Он вдруг поверил, что будет очень полезен этой женщине. Ведь он знает язык и привычки англичан, французов, итальянцев. Может быть, ему даже удастся использовать для нужд газеты мужа тетки Нермин — коммерсанта. Возможно, ему помогут иностранные друзья дяди.
С тех пор как Кямиль-бей потерял состояние, он впервые провел ночь спокойно... Спокойно? Нет, просто не чувствуя необходимости утешать себя словами: «Не горюй, утро вечера мудренее».
Оказалось, что в тюрьму к Ихсану они смогут пойти только через два дня.Эти дни ожидания показались Кямиль-бею особенно томительными. Но он не терял времени даром: просмотрел множество журналов, узнал у Ахмета название газеты, издаваемой Недиме-ханым, и купил один номер. Газета называлась «Карадаи». Сначала название не понравилось Кямиль-бею, но после того, как Ахмет объяснил ему, какой в нем заключается смысл и что это название имеет отношение к Анатолии, он переменил свое мнение. Карадаи — персонаж вымышленный. Он, как и Насреддин-ходжа, герой многих анекдотов и смешных историй. У него открытая душа, он справедлив и любит пошутить.
Газета чем-то напоминала «Карагёз». Она выходила два раза в неделю на четырех полосах. Половину первой полосы занимали рисунки. Передовая была написана в форме диалога между Карадаи и Чобан Вели. Кроме того, в газете помещались небольшой рассказ, злободневный фельетон и басня. Сообщения о военных действиях, о происшествиях и преступлениях печатались крупным, жирным шрифтом и излагались кратко и понятно. Одним словом, в газете не было ничего, за что ее владельца следовало приговорить к тюремному заключению.
Кямиль-бей решил, что, как только получит деньги от выигранного дела, сразу же вложит их в газету, чтобы расширить ее и сделать более солидной. В основном «Карадаи» была рассчитана на крестьян и простой люд, то есть на бедные слои населения. По мнению Кямиль-бея, она должна была стать газетой для всех и иметь читателей из различных кругов общества.
В течение двух дней Кямиль-бей не только составлял план дальнейших выпусков газеты, но и придумывал новые названия и заголовки к передовой, для разделов, в которых будут помещаться рассказы, фельетоны и басни. В его представлении «Карадаи» стал походить на известного в Багларбаши торговца фруктами, а Чобан Вели — на обыкновенного анатолийского крестьянина.
Кямиль-бей просмотрел несколько юмористических журналов, известных своей приверженностью стамбульскому правительству, и решил бить врага его же оружием.
За эти два дня Кямиль-бей совершенно преобразился. Теперь он внимательно, сознавая свою ответственность, следил за событиями: ведь на него была возложена обязанность критически их оценивать. И от того, что у него были средства и возможность вести борьбу, он уже чувствовал себя сильнее. Если бы визит к Ихсану пришлось отложить, Кямиль-бей не выдержал и рассказал бы обо всем даже хромому Рызе-уста.
Когда он вместе с Ахметом отправился наконец к Ихсану, голова его была полна идеями, а карманы — всевозможными записями и рисунками. Пользуясь тем, что в трамвае не было пассажиров, Кямиль-бей потихоньку спросил Ахмета:
— А вдруг нас к нему не пустят?
— Пустят.
— Вас не смущает охрана?
— Что вы, я думаю, они даже довольны, когда им удается обмануть начальство...
— А ответственность?
— Ответственность! Лучше взгляните-ка, что делается вокруг, брат мой!
По улице проехал английский грузовик с вооруженными солдатами и важно прошествовали два итальянских карабинера. Несколько французских моряков равнодушно рассматривали витрину магазина. И больше никого. Да, в этой стране слово «ответственность» казалось просто смешным. Возьмет или не возьмет ее на себя тот или другой человек, зависит от ответа на вопрос: «А что я получу за это?»
Трамвай, позванивая, завернул за угол парка «Гюль-хане». Кямиль-бей задумался. Хотя ему было за тридцать, он до сих пор не знал, — если не считать мимолетного взгляда на зияющий колодец двора из окна министерства юстиции, — где и в каких условиях содержат арестованных в прекрасном городе Стамбуле.
Они сошли с трамвая на площади Султан Ахмет. Кямиль-бей удивился, что Ахмет повел его не к Дворцу правосудия, а в сторону Диванйолу.
— Мы должны еще куда-то зайти?—спросил он.
— Нет, мы идем прямо в тюрьму,— ответил Ахмет.
— Мне казалось, что она находится где-то за министерством юстиции.
— Там дом предварительного заключения.
Они прошли мимо ряда кофеен и поднялись на вал, против памятника Вильгельму II.
Над огромными воротами, обитыми листами ржавого железа, виднелась надпись: «Общая тюрьма».
Жандарм с черными, аккуратно подкрученными усами и винтовкой на плече неподвижно стоял на часах.
Время свиданий еще не наступило, поэтому на валу толпилось много народу.
Земля здесь была так вытоптана, что, видно, на этом месте уже никогда не вырастет даже самая чахлая травка.
И только перед воротами стояла легкая деревянная беседка. Странно было видеть здесь эту беседку, похожую на те, о которых пишут в романах; в таких беседках влюбленные, обнявшись, смотрят на луну или пылко клянутся друг другу в верности.
Дети, которых привели сюда на свидание с отцами или старшими братьями, сидели у ног матерей. Они так притихли, что даже не обращали внимания на продавца халвы, расставившего на треножнике свой лоток.
Понаблюдав некоторое время за неподвижным часовым, Кямиль-бей обратился к Ахмету.
— Вот этому я поражаюсь,—сказал он.
— Чему? — равнодушно спросил Ахмет.
— Этому жандарму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106