Шипшак был доволен.
— Ну вот и молодец. Разве должен ждать Суат-агабей, пока люди разводятся? Стыдно и грешно!
Неизвестно, думал ли жандарм о наручниках, когда ходил докладывать, однако он решил их снять и сделал это так величественно, словно дарил поместье. Сняв наручники, он сунул их в карман.
Арестант потер запястье левой руки и глубоко, с облегчением вздохнул. Он весь как-то изменился и теперь не прятал от людей свои умные и грустные голубые глаза. Вынув из кармана пачку сигарет, он предложил Шипшаку, а затем жандармам по сигарете.
Наблюдая за ним, Кямиль-бей заметил, что его движения неестественны и неуверенны, очевидно, это было вызвано сознанием своей беспомощности, а не вины.
Кямиль-бей никак не мог понять, какую пользу может принести государству личная трагедия этого человека. То, что на него надели наручники и насильно изолировали от людей, пытаясь этим унизить в глазах общества, могло
быть обычной грубой местью. Неужели у правительства, столица которого оккупирована армиями почти всего мира,
не было других дел?
«Разве поражение и насилие всегда сопутствуют друг
другу?»—подумал Кямиль-бей.
— Суат-бей! Фахрие-ханым! — крикнул пристав. Сначала Кямиль-бей ничего не понял. Только когда арестант взволнованно поднялся, вспомнил он, что Суат-бей судится из-за долга. Кто же его должник? Неужели женщина?.. Мужчина судится с женщиной из-за денег?.. Какие же у нас странные политические заключенные. Сохрани аллах, если кто-нибудь из них станет премьером!
Толкая друг друга, все бросились к дверям, стараясь быстрее попасть в зал.
В коридоре остались только Кямиль-бей, жандармы, Суат-бей, молодая женщина и ее служанка.
На женщине был модный шелковый чаршаф, дорогие туфли и перчатки. Войдя в зал суда, она приподняла пече, за которым скрывалось невинное личико девочки-подростка.
— Суд уже начался?—спросил Кямиль-бея подошедший адвокат, и они вместе вошли в зал заседания.
Это была небольшая комната. Деревянные скамейки для судей и перегородка, отделяющая их от публики, выкрашены темной коричневой краской. Одна из штор оборвана, и конец ее болтался. Железная труба от печки подвязана к потолку на проволоке. На стенах черные пятна. «Должно быть, печь дымит»,—усмехнувшись, подумал
Кямиль-бей.
Вначале его не интересовало монотонное чтение секретаря суда. Он был занят своими мыслями и, кроме того, полагал, что уже знает сущность дела.
— ...копия свидетельства о браке...
— Что он читает? Какое слушается дело?—спросил Кямиль-бей.
— Дело о разводе...
— Что вы говорите? Не может быть!
Но адвокат нисколько не удивлялся. Прищурившись, Кямиль-бей посмотрел на Суат-бея и Фахрие-ханьм.
— Развода просит женщина?
— Ну да.
— Неужели?
Чтобы поверить этому, достаточно было взглянуть на женщину, которая нисколько не стеснялась и совсем не стыдилась. Наоборот, было похоже, что она гордится своим поступком. Мужчина просто перестал ей нравиться... Надоевший человек... Давно замененный другим...
Судья с жиденькой козлиной бородкой, в белой чалме спрашивал ее о чем-то равнодушным голосом.
Женщина, качая головой, упорствовала. Нет, она обязательно добьется своего — брак будет расторгнут...
Беспомощно разведя руками, судья обратился к Суат-бею:
— А вы что скажете?
— Я не согласен на развод. Развода не дам. У нас двое детей.
— Вот видите, ханым. У вас двое детей. Разве это не грешно?
—Я достаточно богата, чтобы воспитать своих детей... Я настаиваю на разводе.
— Дело не только в воспитании детей... Они ведь станут сиротами,— взволнованно сказал Суат-бей.
Но, видно, эта женщина не привыкла к тому, чтобы ей возражали, и была настолько бездушна и глупа, что мало думала о будущем детей.
— О своих детях я позабочусь сама. Закон на моей стороне.
Суат-бей посмотрел на жену, но она с негодованием отвернулась.
Кямиль-бей подумал, что, вероятно, она считает мужа виновным и поэтому сердится на него.
В зале стало тихо. Слышалось только легкое покашливание судьи.
Поднялся адвокат женщины. Он заговорил тем спокойным голосом, каким говорят опытные адвокаты, заранее знающие, что дело будет выиграно.
— Закон гласит: приговоренные сроком на пять и более лет после окончательного утверждения приговора теряют все права на отцовство и супружество. Опираясь на вышеупомянутый закон, мы и обратились в уважаемый суд. Копия приговора нами представлена. Моя подзащитная из знатной семьи. Она не может состоять в браке с человеком, приговоренным к длительному тюремному
Заключению. Это пятнает ее честь. То, что она передала нам опеку «ад детьми...
— Но, господин судья!..
— Не перебивайте. Что еще?
— Я все сказал и прошу вынести решение о расторжении брачного договора,— заключил адвокат и, уверенный в победе, сел на свое место.
— Вот теперь можете говорить!—сказал судья Суат-бею.
То ли от того что его перебили, то ли потеряв всякую надежду, Суат-бей устало пожал плечами и с трудом нехотя сказал:
— Я не осужден за преступление, которое может запятнать чью-то честь, и также принадлежу к знатной семье. Осужден я только за свои идеи... за любовь к родине.
Судья испуганно прервал его.
— Эта сторона Дела не интересует суд. Можете ли вы что-нибудь ответить адвокату по существу?
— Как не интересует? Развод связан с потерей чести, я же не сделал ничего, что позорило бы мою честь.
— Суд примет во внимание и это. Заседание окончено. Прошу освободить зал заседаний.
Суат-бей вышел в коридор и сел на прежнее место. У Шипшака от возмущения расширились зрачки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106