Он понимал, что зашел слишком далеко и, возможно, навел врага на след, но другого выхода не было.
— Такова правда, — продолжал он, — Рамиза я не искал. Это простое стечение обстоятельств.
— Тому, что вы говорите, даже дети не поверят. Разве кто-нибудь посылает важные бумаги в ящике из-под изюма с незнакомым человеком?
Кямиль-бей, не моргнув глазом, снова солгал:
— Об этом я подумал уже после того, как узнал в чем дело. Вероятно, это копии документов, а подлинники посланы более надежным путем и уже достигли места назначения.
— Что вы сказали? Ах, вот как! Да воздаст вам аллах по заслугам! Действительно! Об этом я завтра же доложу его превосходительству. Вы все сказали? Женщина тут ни при чем?
— Ни при чем, эфендим. Уверяю вас.
— Уверяете? Может быть... Сегодня ночью мы еще раз встретимся с этим Рамизом. Ахмет в первый день тоже сказки рассказывал. Однако результат вы видели сами.
Следователь продиктовал показания Кямиль-бея и дал ему подписать протокол допроса.
Уже стемнело, когда Кямиль-бея отвели в камеру участка Бекирага.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Камера находилась в подвальном помещении. Чтобы попасть в нее, надо было спуститься по широкой лестнице и пройти по длинному коридору, похожему на византийские катакомбы. Толстые каменные столбы подпирали потолок.
Когда конвоиры ушли, надзиратель спросил:
— Съестное покупать будешь?
— Буду.
— Я могу купить.
— А что тут можно купить?
— Что хочешь. У бакалейщика есть халва, сыр, просяная мука, бекмес. Ты куришь?
— Спасибо, что напомнил. Купи две пачки сигарет «Ахали», а на остальное — хлеб и еще что-нибудь, чего захочешь... Поужинаем вместе.
Получив лиру, надзиратель вышел и запер дверь на замок. Кямиль-бей осмотрелся. Через грязные стекла зарешеченного окна, находившегося под самым потолком, слабо просачивался лунный свет. «Здесь, наверное, никогда не бывает светло», — подумал Кямиль-бей и сел на койку в углу. Он закурил, и вкус сигареты показался ему удивительно приятным: ведь он не курил с самого утра. Кямиль-бей страшно устал, он весь дрожал. Мрак и тишина действовали угнетающе. Он вдруг почувствовал себя одиноким и беспомощным.
Перебирая в памяти вопросы следователя, Кямиль-бей все более убеждался, что тот решил во что бы то ни стало погубить Недиме-ханым. Слава аллаху, она заболела и, по-видимому, пока избежала ареста. Хотя, кто знает, может быть, она сидит в одной из верхних камер? При этой мысли он невольно вспомнил Ахмета и поморщился. До чего же его довели за несколько дней!
«Однако и вы, братец, стали отъявленным лжецом»,— произнес он так громко, что сам испугался.
Откуда-то доносились неясные, приглушенные звуки, глухой шум и треск. «Эх, об одном я совсем не подумал!» Кямиль-бей весь сжался и опустил голову. «А что, если из-за моих показаний, моей лжи сегодня ночью опять будут пытать Ахмета? Будут бить и требовать: «Говори. Сознавайся. Кямиль-бей все сказал, ничего не утаил. Скажи имя и адрес человека с военной медалью». Говорят, они кладут под мышки раскаленные яйца, подвешивают за волосы, щипцами вырывают ногти, мышцы, глумятся над людьми, уродуя половые органы».
Затаив дыхание, Кямиль-бей долго прислушивался к звукам проклятого здания. В нос ударял отвратительный запах гнилого мяса, сырости, плесени и мочи.
Разве адвокат Лготфи Фикри-бей не показывал в меджлисе вырванные на допросах ногти и кожу с пяток? Тогда эти пытки применяли люди из партии «Единение и прогресс». Они говорили, что делают это во имя родины. Сейчас этим занимаются сторонники соглашения с врагом, и они тоже говорят, что во имя родины. И ведь этим занимаются люди, которые вместе со всеми ездят в трамваях и си-
дят в кофейнях. Они зарабатывают На жизнь тем, что истязают других! От таких мыслей Кямиль-бей почувствовал себя еще хуже, его знобило.
«Я погубил Ахмета... Это нечестно, — терзался он. — Надо что-то предпринять...»
Кямиль-бей боролся с желанием постучать в дверь и сказать, что ему необходимо немедленно видеть следователя. Мысли его путались, он лихорадочно искал выхода: «Как помочь Ахмету? Как спасти Недиме-ханым? Что надо сделать? Не выдать же Недиме-ханым? Почему Ахмет сам не пожалел себя? Разве не из-за него едва не поймали с поличным беременную женщину, за которую он когда-то готов был умереть? Ахмет сам себя погубил». Кямиль-бею было страшно. А что, если его тоже будут пытать сегодня ночью, и завтра, и до тех пор, пока он не скажет всего? Вдруг и он за несколько дней станет таким, как Ахмет... выдаст Недиме... Ее приведут на очную ставку, и он будет стоять перед ней, как стоял Ахмет, будет плакать, причитая: «Я подлец, подлец!»
Задыхаясь от отчаяния, он снова прислушался. Опять этот непонятный глухой шум!
«Нет, честный человек никогда не окажется в таком положении! Необходимо что-то решить, решить сейчас же. Ведь будут пытать... пытать... пытать». Он почувствовал тошноту. «Слава аллаху, это от голода, а не от страха»,— подумал Кямиль-бей. Он вспомнил простодушное лицо и неуклюжую фигуру Рамиза-эфенди, хитрый взгляд высокого старого кучера. Какие они молодцы! Будь он на месте Рамиза-эфенди, возможно, и поверил бы, что человек, с которым он не успел даже поговорить, признался во всем. Он мог так растеряться, что выдал бы всех. Даже наверное. Тот, кто не попался в ловушку этого дурака следователя,— а Кямиль-бей был уверен, что следователь дурак,— вынесет и пытку. «Ведь не все после пытки становятся такими, как Ахмет... Рамиз-эфенди не выдаст даже под пыткой, в этом я уверен... А я?»
За дверью раздались шаги, Кямиль-бей затаил дыхание, его спина покрылась холодным потом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106