Лакеи переминались, находя тысячи отговорок и ссыл
аясь на то, что подобные действия в такой неурочный час входят в обязанно
сти камеристок. Камеристки, сообразив, чем дело пахнет, вообще таинствен
но испарились.
С другой стороны, де Витри тоже был не подарок и, как всякий гвардеец, ждат
ь не любил, поэтому, в конце концов, он с проклятиями ринулся наверх, грозя
слугам адом и преисподней.
Ад и преисподняя его и встретили.
Спасло де Витри от увечий только клятвенное уверение рассказать обо все
м, что творилось в Париже. Но сначала я вскрыла письмо.

«Миледи! Будьте на первом же
балу, на котором покажется герцог Бекингэм. На его камзоле будут двенадц
ать алмазных подвесок; приблизьтесь к нему и отрежьте две из них.
Когда завладеете подвесками, дайте мне знать незамедлительно», Ц


писал кардинал.
Судя по рассказу де Витри, дело обстояло следующим образом.
Его Высокопреосвященство решил разыграть небольшую галантную комбина
цию. С помощью камер-фрейлины королевы госпожи де Ланнуа на собственной
писчей бумаге Анны Австрийской было составлено маленькое письмецо, в не
жных выражениях призывающее влюбленного герцога в Париж. Печать тоже бы
ла подлинной, а почерк искусно подделан.
С помощью этого письма надеялись привлечь Бекингэма в Париж, а там раз и н
авсегда вывести из игры путем громкого скандала.
Ставка делалась на события последних лет, которые с удовольствием смако
вали при всех дворах Европы. Первый министр английского короля имел нагл
ость избрать предметом своей любви французскую королеву. «Ах, как это во
звышенно! Ц шептались восторженные девицы. Ц Ну прямо Ланселот и корол
ева Гвинерва! А белокурый герцог такой красавец!»
С белокурым красавцем герцогом у меня, как и у множества дам при английск
ом дворе, были тесные телесные отношения. Может быть, чуточку более тесны
е, чем у прочих, потому что он любил блондинок, а для меня был лучшим источн
иком сведений, какой только можно представить.
Герцог Бекингэм, безумно влюбленный в королеву, охотно позволял сострад
ательным красавицам утешать себя, безутешного, и в меру женских сил скра
шивать его одинокий досуг. Было и смешно, и грустно.
Я думаю, что в этой истории мужчинами двигала отнюдь не любовь, но лишь отр
ащенная до невыносимых размеров гордыня. Вызов. Бекингэм упивался своим
чувством к королеве, тем, что он осмелился полюбить ее и довел свое чувств
о до сведения всего мира.
Бекингэм великолепный, Бекингэм неотразимый, пылкий Бекингэм, любимый к
оролевой…
По-моему личному мнению, Бекингэм в первую очередь любил весь тот шум вок
руг собственной персоны, а потом уж сам предмет ухаживания.
В конце концов, не он первый и не он последний смертный, который любил коро
леву. И, насколько я знаю из рассказов своей кормилицы, даже бывали случаи
, когда все кончалось благополучно. Людовик Орлеанский все-таки добился
Анны Бретонской, правда, ему пришлось стать королем. С другой стороны, Мар
ия Английская предпочла отказаться от короны вдовствующей королевы Фр
анции, но остаться со своим любимым Суффолком, пусть и простой герцогине
й. Меньше шума и больше дела Ц и глядишь, все бы сложилось совсем иначе.
Но, боюсь, герцог затеял весь этот эпатаж лишь для того, чтобы привнести в
свою скучную жизнь чуточку перца.
Людовик Тринадцатый… Роль оскорбленного супруга он играл с большим удо
вольствием, но его главное чувство к Анне Австрийской можно определить о
дним словом Ц равнодушие. Он был гораздо умнее, чем казался окружающим, и
массу усилий положил на то, чтобы они этого не заметили.
Хотя отказать себе в удовольствии лишний раз пошпынять супругу не мог, д
аже потому, что громогласное посягательство на украшение чела короля ро
гами наносит ущерб престижу государства. Вершилось бы дело тихо и незаме
тно, а не с таким треском и блеском, глядишь, Людовик Справедливый был бы т
олько рад, что жена чем-то занята.
Я злая, да? Еще нет.
Король вообще не любил женщин, особенно коронованных. Натерпевшись в дет
стве от деспотичного и вздорного характера матери, он, уловив эти же черт
очки в характере молодой супруги, возвел между нею и собою непроницаемую
стену. Другой вопрос, может ли королева, не обремененная государственны
м умом, не быть деспотичной и вздорной? Noblesse oblige.
Прекрасная Анна Австрийская… Не такая уж, прямо скажем, и прекрасная.
Нет, все правильно, она была прекрасной. Для королевы.
Будь она лоточницей близ Нового моста, тот же Бекингэм не удостоил бы ее д
аже взгляда. Толстый нос, сонные глаза, вечно выпяченная вперед нижняя гу
ба испанской немки Ц на все это накинута королевская мантия, и вот уже мы
слышим о прекрасном маленьком ротике с прелестной капризной губкой, том
ном взгляде, величественной, воистину королевской линии носа.
Чтобы грубая лесть не превратилась в откровенную ложь, поэты выбрали наи
менее подверженные опровержению прелести королевы и в унисон принялис
ь воспевать ее божественные руки и плечи. Вот тут что верно, то верно. Поск
ольку нам, знатным дамам, стирать в корыте не приходится, то и руки у нас со
храняются неплохо. Таким образом, стихи придворных лизоблюдов будут пра
вдивы по крайней мере еще лет десять Ц пятнадцать, пока королеву оконча
тельно не разнесет.
Вы думаете, я завидую? О, нет!
Ревную? Конечно!
А я и не собираюсь быть беспристрастной!
В конечном итоге я чуть было не лишилась головы, хотя бедняжка Бекингэм п
острадал, естественно, куда больше. Сам виноват.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97