Учение Лейбница особенно интересно тем, что в нем открываются
глубочайшие, скрытые основания, предрасполагающие и философов, и нефилософов
к перечисленным выше предпосылкам. Эти основания заключаются в понятии
субстанции. Здесь не место заниматься окончательным анализом и установлением
этого понятия. Ссылаясь на него, мы будем говорить теперь лишь о тех
сторонах его, которые несомненно обнаруживаются во всяком мышлении.
Бесспорно, во всяком человеческом мышлении есть наклонность считать события,
процессы, явления и т.д. не самостоятельными сущностями, а свойствами,
состояниями каких-то носителей, субстанций. Таким образом весь феноменальный
мир распадается для нас на группы явлений, принадлежащих различным
субстанциям. Даже и в том случае, если мы придерживаемся чисто
феноменалистических учений, это представление о структуре мира не исчезает.
Феноменалист не может отрицать, что все явления распадаются на определенные
группы, определенные стойкие единства; отрицая, например, существование
субстанции кислорода, он не может отрицать, однако, что существует особое
единство действительных и возможных кислородных явлений, непохожее на
единство водородных и т.п. явлений и непроизводное из них. Эти представления
склоняют к некоторым определенным учениям о взаимодействии между
субстанциальными группами явлений. Если все процессы суть свойства,
принадлежности различных субстанций, не существующие без них самостоятельно,
то отсюда следует, что они не могут переходить из одной субстанциальной
группы в другую. Если воспитатель, жестоко обращающийся со своим
воспитанником, пробуждает в нем зверские наклонности, то это не значит, что
часть жестокости воспитателя отщепилась от его души и перекочевала в душу
воспитанника: жестокость воспитанника есть его собственное свойство,
возникшее из недр его души, хотя и под влиянием воспитателя. По мнению
Лейбница, даже и такие процессы, как движение, не передаются прямо из одной
субстанциальной группы в другую, а возникают в каждой субстанции из нее
самой. "При ударе тел каждое из них, - говорит Лейбниц, - претерпевает
действие только по причине своей собственной упругости, вследствие движения,
в нем уже существующего"31. Мало того, Лейбниц идет еще дальше; по его
мнению, также и те, кто думает, что новые явления хотя и развиваются из
самой субстанции, но все же возникают под влиянием другой субстанции, не
правы. Так как всякое влияние есть обнаружение силы, а сила есть внутреннее
свойство субстанции, то, по его мнению, не только передача свойств от одной
субстанции к другой, но и какое бы то ни было влияние их друг на друга
совсем невозможно, а потому реального взаимодействия между субстанциями
вовсе нет, они замкнуты совершенно.
Если даже и не последовать за Лейбницем и остановиться на популярных
смутных представлениях о связи между субстанциями, все равно эти
представления должны оказать глубокое влияние на теорию знания. Они
неизбежно склоняют к мысли, что адекватное знание имеет трансцендентный
характер, или даже приводят к совершенному отрицанию адекватного знания. В
самом деле, представим себе, что познающий субъект есть субстанция (все
равно какая, духовная или материальная), и все процессы в нем, между прочим
и познание, суть его свойства, его принадлежности, неотделимые от него;
допустим также, что ему противостоит мир других субстанций с их
принадлежностями, также неотделимыми от них, так что свойства одной
субстанции ни в каком смысле не могут войти в жизнь других субстанций. Стоит
только представить себе эту картину, чтобы тотчас же понять, что теория
знания при этих предпосылках должна встретить непреодолимые затруднения и
запутаться в противоречиях. Попробуем, например, решить коренную для этой
гносеологии проблему адекватности знания, т.е. исследуем вопрос,
складывается ли знание о внешнем мире из процессов, сходных с процессами
внешнего мира. Ответ может быть трех родов; да, нет, не знаю. Первый из этих
ответов приводит к затруднениям, которые можно преодолеть только с помощью
самых эксцентричных фантастических допущений, причем приходится отказаться
от эмпирического подтверждения этих теорий, тем более желательного и
необходимого, что теории эти имеют слишком необычайный характер, а два
остальные ответа заключают в себе саморазрушительные противоречия.
Если допустить, что адекватное трансцендентное знание существует, то
вслед за этим возникает чрезвычайно затруднительный вопрос; как возможно,
чтобы мое познавательное состояние, моя принадлежность была повторением,
точною копиею того, что составляет принадлежность других, не похожих на меня
субстанций, и потому из них в меня перекочевать не может? Если же нам
удастся ответить на этот вопрос с помощью каких-нибудь хитроумных гипотез,
то вслед за этим тотчас же возникает другая, уже совершенно неразрешимая
вследствие своей противоречивости задача. Если мое знание есть моя копия с
не моей действительности, то как могу я фактически убедиться в том, что
копия похожа на оригинал; для этого нужно взять (т.е. в данном случае
фактически пережить) и копию, и оригинал и путем непосредственного сравнения
убедиться в том, что они сходны. Однако именно этого-то и нельзя сделать
согласно основной предпосылке такой гносеологии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134