Но таким путем нельзя выйти из указанных выше затруднений. Правда, на
вопрос, как категориальные синтезы применяются к чувственным данным, ответ
получен: они применяются через посредство временных схем, так как различные
формы отношений во времени между чувственными данными соответствуют
различным формам категориальных синтезов. Однако этот ответ роковым образом
приводит к возникновению нового вопроса, аналогичного только что
разрешенному. Ведь время есть тоже априорная форма, и потому мы имеем право
спросить: чем же определяется порядок чувственных данных во времени - если a
posteriori, самими явлениями, то это значит, что синтезы даны извне, а это
не допускается "Критикою чистого разума", если a priori, природою самого
познающего субъекта, то это значит, что вся структура опыта, а,
следовательно, наверное и все содержание его целиком создаются природою
самого познающего субъекта, и мы опять пришли к интеллектуалистическому
солипсису.
Нечего и говорить, что учение о схематизме заключает в себе еще другие
крупные недостатки, напр., совершенно непонятно, как временная схема
причинности отличается от простой временной последовательности. Кант
говорит, что "схема причины и причинности вещи вообще есть реальное, за
которым, когда бы оно ни было дано, всегда (jederzeit) следует нечто
другое"139. Под словом "всегда" здесь нельзя разуметь простую повторяемость
следования, ибо тогда непонятно, каким образом применяется категориальный
синтез причинности к событиям, в первый раз переживаемым, но нельзя также
разуметь под этим словом необходимость следования, так как если бы этот
признак заключался в самой временной последовательности, то он делал бы
излишним категориальный причинный синтез. И в самом деле, кантовские
временные схемы дают опыту такую структуру, что становится непонятным, зачем
к ним присоединяются еще категориальные синтезы. Близость схем к синтезам
доходит до того, что сам Кант сбивается в оценке их отношений друг к другу.
Напр., в главе "О схематизме" он считает одновременность схемою,
обусловливающею применение категории взаимодействия, а в доказательстве
основоположения сосуществования он признает, наоборот, категорию
взаимодействия условием одновременности140. Одним словом, маленькая глава "О
схематизме" кишит противоречиями и неясностями. Здесь раскрывается одна из
глубоких трещин в теории знания Канта.
Подпочва философии Канта не оригинальна, но его решение вопроса об
условиях знания в высокой степени оригинально и богато элементами,
открывающими новые пути для философии XIX века. Важнее всего то, что Кант
усмотрел несостоятельность всех учений о знании как соответствии между
представлением и вещью, находящеюся вне процесса представления, т.е.
несостоятельность теорий трансцендентности знания. Он пришел к мысли о
необходимости объединить субъект и объект, примирить их враждебную
противоположность и снять перегородки между ними, чтобы сделать знание
объяснимым. Правда, у Канта это решение проблемы сохраняет еще следы старых
учений: настоящая жизнь, настоящие вещи остаются, по его мнению, вне
процесса знания, перегородка снята только между субъектом знания и вещью как
явлением для субъекта. Примирение осталось неполным также и в том смысле,
что снятие перегородок не привело к равноправности между субъектом и
объектом. Если у предшественников Канта вещи в опытном знании действуют на
душу познающего субъекта и насильственно (но неуспешно) хозяйничают в ней;
то зато у Канта, наоборот, познающий субъект создает объекты (и создает их
плохо, так как они оказываются только явлениями для субъекта, лишенными
самостоятельной жизни). Однако сила истины так велика, что искажения,
произведенные в ней муками рождения в свете из старых форм, исправляются
отчасти сами собою, как бы под влиянием vis medicatrix naturae12. Что бы ни
говорила теория Канта о явлениях, живой, могучий мир природы, данный нам в
восприятии, по-прежнему остается живым, а потому, усвоив правильную мысль
Канта, что между этим внешним миром восприятий и нами нет никаких
перегородок, что он познается непосредственно и выйти за его пределы нельзя,
мы постепенно приучаемся довольствоваться им и, находя в нем, вопреки теории
факта, реальную, неисчерпаемо разнообразную жизнь, подготовляемся к мысли,
что за пределами мира восприятий никаких таинственных вещей в себе нет, так
как все они со всею своею таинственностью непосредственно близки нам, даны
нам в восприятиях, хотя и нелегко обработать этот материал так, чтобы
получить из него дифференцированное знание.
Имея в виду эту эволюцию миросозерцания, мы утверждаем, что теория знания
Канта непосредственно подготовляет переход к универсалистическому эмпиризму
(интуитивизму). Ближайшие гениальные преемники Канта уже прямо основывают
свои системы на учении о мистическом восприятии (интуиции). Мало того, сам
Кант, отличая трансцендентальное сознание от эмпирического, описывает иногда
процессы знания так, как это требуется учением об интуитивном восприятии:
эмпирическое сознание у него находит уже готовыми синтезы в восприятиях,
категории причинности и т.п. как бы отрываются от познающего субъекта и
самостоятельно действуют внутри сферы данных явлений141. Если еще больше
обособить трансцендентальное сознание от эмпирического, именно истолковать
трансцендентальное единство апперцепции как сознание надындивидуальное,
численно тожественное во всех эмпирических субъектах, то на сцену уже явится
в полном смысле этого слова учение о непосредственном восприятии внешнего
мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134