а следовательно, и самое
существование самосознания; итак, априорный синтез есть нечто необходимое:
пока есть опыт, и пока есть самосознание, есть и априорный синтез.
Следовательно, всматриваясь в представления, подчиненные априорному синтезу,
и строя по поводу них суждения, мы неизбежно чувствуем необходимость связей
в них и сознаем отнесенность наших суждений к одному единому предмету. Как
ни остроумны построения Канта, они пригодны разве только для объяснения
объективности внутреннего опыта, а для объяснения объективности внешнего
опыта они вовсе не годятся. Объективность внешнего опыта состоит в живом
сознании зависимости акта суждения от вещи, не принадлежащей к составу моей
душевной жизни, причем самое содержание объективного представления (напр.,
представления дерева, когда я смотрю на лес) чувствуется мне как независимая
от меня вещь, а не как что-то только относящееся к вещи. В построениях Канта
нет и намека на объяснение этой транссубъективности: по его собственному
учению ее нет в ощущениях, ее нет также и в априорных синтезах, так как они
суть продукты самодеятельности "моего" мышления, она не может возникнуть
также из комбинации ощущений и априорных синтезов, так как непонятно, каким
образом "моя" деятельность упорядочения "моих" ощущений может показаться мне
транссубьективною. Правда, историки и сторонники Канта иногда аргументируют
в пользу Канта следующим образом: априорный синтез есть синтез необходимый,
подчиненные ему ощущения образуют комплекс, структура которого чувствуется
как нечто независящее от моего произвола, вынуждающее меня признать ее
наличность, и это-то обстоятельство придает такому комплексу видимость
транссубъективности. Однако этот аргумент несостоятелен: в сфере внутреннего
опыта на каждом шагу встречается такая принудительность, и тем не менее она
не сопровождается сознанием транссубъективности. Положим, мы пережили ряд
каких-либо душевных состояний, напр., мы фантазировали и намеренно старались
скомбинировать образ подводного дворца морского царя из таких элементов, как
хрустальные стены, звезды на потолке, морские водоросли и т.п.; если вслед
за этим мы хотим анализировать этот комплекс переживаний, поскольку в нем
"мои" деятельности активного припоминания и творческого комбинирования
следовали друг за другом, и хотим высказать ряд суждений об его свойствах с
этой стороны, то он со всеми своими элементами будет стоять в нашей памяти
как единый предмет, независимый от нашего произвола, вынуждающий признать в
себе такую-то, а не иную структуру деятельностей и тем не менее вовсе не
транссубъективный: обсуждаемые мною мои деятельности не чувствуются как
не-я, не стоят передо мною так, как наблюдаемое или даже вспоминаемое
дерево123.
Если нам скажут, что такие суждения не относятся к сфере научного опыта,
т.е. не заключают в себе необходимости и всеобщности в том смысле, как
положения физики, а потому не удивительно, что предмет их не
транссубъективен, возражение не попадет в цель. Во-первых, еще вопрос,
правда ли, будто суждения о единичных переживаниях внутреннего опыта
совершенно лишены характера необходимости, а, во-вторых, и это самое
главное, нам даже и не нужно поднимать этой проблемы: мы говорим только о
том, что в акте суждения независимость обсуждаемого переживания от моего
произвола и принуждение, исходящее от переживания, не придают еще ему
характера транссубъективности.
Впрочем, у защитников Канта есть еще одна модификация этого же самого
аргумента. Они говорят, что априорный синтез есть условие возможности не
только предметов опыта, но даже самосознания. Следовательно, это синтез
бессознательный, а потому, хотя он и производится самодеятельностью
познавательной способности, продукты его, отлившиеся в необходимую и
неизменную форму, должны представляться возникшему сознанию как что-то
транссубъективное, как самодеятельно существующая природа. Основания для
такого решения проблемы заключаются между прочим в учении Канта о
продуктивном воображении как бессознательном трансцендентальном синтезе,
который создает образы вещей, выражаемые в свою очередь в понятиях
рассудком124. В основе этого аргумента лежит предположение, что продукты
бессознательной законообразной деятельности субъекта, восходя в сознание
того же субъекта, представляются ему как нечто не им созданное, а данное ему
извне. Однако это предположение, а следовательно и аргументация, основанная
на нем, опровергается фактами внутреннего опыта. Иногда мы делаем
что-нибудь, как говорится, машинально, напр., сидя у стола с разными
сластями и оживленно беседуя, берем время от времени со стола конфеты,
накладываем на блюдечко варенье и т.п. и совершенно не замечаем этих
деятельностей; но стоит нам только обратить внимание на результаты этого
хозяйничанья, иногда удивительные, напр., когда оказывается, что мы забрали
чрезмерное количество конфет и тотчас же, воспроизводя эти деятельности по
памяти, мы признаем, что они были "моими" в полном смысле этого слова; мы их
приписываем себе не на основании косвенных соображений, напр., не потому,
что у нас сохранилось в памяти зрительное или моторное воспоминание о моих
руках, берущих конфеты, а непосредственно на основании усмотрения
существовавших во мне, но не опознанных раньше хотений и действований125.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134