В некоторых особенных случаях, в учении о познании некоторых отделов
действительности, Гегель оказывается даже более эмпиристом, чем сами
эмпиристы. Изучая такие предметы, как сознание и феноменологию его развития,
мы, по мнению Гегеля, освобождены даже и от необходимости производить
сравнивание, познаваемый объект сам производит это сравнивание, а нам
остается только отмечать результаты его. "Не только в том смысле, что
понятие и предмет, масштаб и испытуемое находятся в самом сознании, всякая
прибавка с нашей стороны не нужна, - говорит Гегель, - но даже мы
освобождены и от труда сравнения того и другого и специального исследования:
так как сознание само себя исследует, то и с этой стороны нам остается лишь
присматриваться"174.
Приведенными отрывками достаточно характеризуется мистический рационализм
послекантовской философии и подтверждается постепенное развитие в нем учения
об интуитивном знании. Оценкою взглядов Шеллинга и Гегеля мы не будем
заниматься между прочим потому, что цели их и нашей гносеологии различны,
поскольку мы занимаемся исключительно пропедевтическою гносеологиею. Однако
во второй части сочинения мы еще будем возвращаться к их учениям. Теперь не
столько для характеристики мистического рационализма, сколько для
подтверждения распространенности его укажем еще на элементы интуитивизма в
философии Шопенгауера.
В философии Шопенгауера (интуитивизм) там, где он является, резче
подчеркнут на словах, но менее широко проведен на деле, чем у Шеллинга и
Гегеля. Поэтому можно сказать, что его система стоит на границе между
мистическим рационализмом и критицизмом Канта. Воля, лежащая в основе всего
мира явлений, по его учению, едина, и благодаря этому даже и в среде
индивидуальных явлений существует возможность непосредственного общения,
преодолевающего границы времени и пространства, а следовательно,
перескакивающего через причинность феноменального мира. Это общение бывает
двух родов, теоретическое и практическое: ясновидение и магия.
Некоторые разновидности этих форм общения принадлежат к числу
сравнительно редких явлений. Однако существует одна форма их, довольно
широко распространенная во всем человеческом мире: это - ясновидение,
лежащее в основе нравственной деятельности и выражающееся в явлениях
симпатии, жалости, сострадания. "Моя истинная внутренняя сущность, - говорит
Шопенгауер, - находится в каждом живом существе так непосредственно, как она
дает знать о себе только мне самому в моем самосознании. Это знание, для
которого в санскритском языке существует постоянная формула tat-twan asi,
т.е. "это ты", выражается в сострадании, на котором поэтому основывается
всякая подлинная, т.е. бескорыстная, добродетель и реальным выражением
которого служит добрый поступок". "Всякое настоящее благодеяние, всякая
совершенная и бескорыстная помощь как таковая имеет мотивом исключительно
нужду другого существа, и если мы исследуем ее вплоть до ее последних
оснований, то она окажется, собственно, таинственным деянием, практическою
мистикою, поскольку она, в конце концов, вытекает из познания, составляющего
сущность всякой настоящей мистики, и никаким иным путем не объяснима с
достоверностью. Даже и такой акт, как подача милостыни без всякой иной цели,
кроме желания уменьшить нужду другого существа, возможен лишь постольку,
поскольку человек познает, что это он сам является теперь себе в печальном
образе существа, просящего милостыню, поскольку он узнает свою сущность в
себе в чуждом явлении. Поэтому-то я и назвал в предыдущей главе сострадание
великою мистериею этики". "Во все века бедная истина должна была краснеть за
то, что она казалась парадоксом, - и однако же это не ее вина. Она не может
принимать образа царящего ходячего заблуждения. Со вздохом она взирает на
своего бога-хранителя время, который на своих крыльях приносит ей победу и
славу; но размахи крыльев у него так широки и медленны, что индивидуум
умирает тем временем. Так и я вполне сознаю парадоксальность этого
метафизического истолкования основного феномена этики в глазах людей,
получивших западноевропейское образование и привыкших к совершенно иным
обоснованиям этики. Однако я не могу насиловать истины"175.
Учение Шопенгауера об эстетическом созерцании также намекает на какую-то
форму восприятия, выходящую за сферу индивидуальных переживаний познающего
субъекта. Эстетическое созерцание есть восприятие идей, выражающих
вневременные и внепространственные ступени объективации воли и реализующихся
в мире явлений в бесчисленном множестве индивидуальностей. Познающий субъект
способен к этому созерцанию не всегда, а только в том случае, если в нем
произойдет переворот, благодаря которому он, хоть на время, перестает быть
индивидуумом. "Возможный, как я сказал, - но лишь в виде исключения, -
переход от обыденного сознания отдельных вещей к познанию идеи совершается
внезапно, - говорит Шопенгауер, - тогда, когда познание освобождается от
служения воле и субъект вследствие этого перестает быть только
индивидуальным, становится уже чистым, безвольным субъектом познания".
"Когда мы всею мощью своего духа отдаемся воззрению, вполне погружаясь в
него, и наполняем все наше сознание спокойным созерцанием предстоящего
объекта природы, будет ли это ландшафт, дерево, скала, строение или
что-нибудь другое, и, по нашему глубокомысленному выражению, совершенно
теряемся в этом предмете, т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134