И вот оказывается, что гипотеза прирожденных
идей не дает никаких разъяснений по этому поводу или для достижения этой
цели требует такого расширения, которое придает ей фантастический характер.
В опыте на каждом шагу встречается конкретное применение идей
субстанциальности и т.п., напр., когда мы говорим "листья пожелтели"
(субстанция и ее свойства), "стекло разбито брошенным камнем" (причинная
связь). Казалось бы, рационалисты очень удачно объяснили происхождение таких
суждений: чувственная их сторона получается из опыта, а нечувственная из
недр самой души. Однако присмотримся ближе: как произошло сочетание между
этими разнородными материалами знания? Почему желтизна объединена в моем
сознании с формою листа, а не с формою ствола в одно субстанциальное целое?
Если бы на ощущениях были отметки, показывающие, какие из них должны быть
объединены в одну группу, то тогда вопрос решался бы просто, но рационалисты
не имеют права допускать это: ведь самую гипотезу прирожденных идей они
строили потому, что не нашли в данных опыта, т.е. в ощущениях, никаких
связей, никаких отметок, что к чему причленяется. Поэтому им приходится или
совсем пренебрежительно отнестись к опыту, пытаться строить все знание
исключительно из нечувственных материалов и утверждать, что нечувственные
идеи, хотя они и составляют скелет всего чувственного знания, примешиваются
к нему случайно, или же, так как это учение о чувственном знании невероятно,
предположить, что познающему духу прирождены не только идеи
субстанциальности, причинности и т.п. в общей форме, но и отдельные
конкретные акты их применения; иными словами, приходится признать, что все
знание во всем его объеме прирождено, а это возможно лишь в том случае, если
весь мир прирожден познающему субъекту, если весь мир в виде копии заключен
в душе его, так что, развиваясь вне познающего субъекта, он в то же время
развивается и в самом познающем субъекте имманентно. Такая теория знания,
составляющая последовательное и необходимое развитие гипотезы прирожденных
идей, в самом деле была создана последним представителем докантовского
рационализма, Лейбницем41, который утверждал, что мир состоит из монад и что
всякая монада есть микрокосм, т.е. целая вселенная в миниатюре.
Гипотеза прирожденных идей не только решает вопрос, как возможно
трансцендентное адекватное знание. Она пытается ответить еще и на другие
вопросы, напр., на вопрос, как возможно всеобщее и необходимое знание. И
рационалисты, и эмпиристы полагали, что всеобщее и необходимое знание
возможно лишь там, где есть аналитические суждения. Но эмпиристы не могут
объяснить, как возможны такие суждения в отношении к фактам внешнего мира:
материалы знания о внешнем мире складываются, по их мнению, из разрозненных
ощущений S, P и т.п., и никакой анализ не может показать связи S с P.
Рационалисты имеют право смотреть на процессы знания иначе. Если в душе от
природы содержатся сложные понятия, каковы, напр., понятия субстанции,
пространства, числа и т.п., и если эти понятия содержат в себе неразрывное
единство своих элементов, то, высказывая о них суждения путем разложения их
на части, мы должны сознавать эти суждения как необходимые: в предикате они
высказывают то, что уже чувствуется в субъекте (в прирожденном понятии) как
его необходимая составная часть.
Наконец, и самое сильное возражение против эмпиризма, состоящее в том,
что при субъективности всех материалов знания не могло бы быть даже и
догадки о существовании внешнего мира, не страшно для рационалистов. Они
всегда могут сослаться на прирожденную идею существования внешнего мира.
Правда, на это можно ответить, что в опытном знании мы имеем дело вовсе не с
абстрактною мыслью о существовании внешнего мира, в опытном знании перед
нами встают не мысли, а объекты, вещи как что-то необходимое, чуждое нашей
душе, между тем согласно теории знания рационалистов это невозможно. Они
строят всю познавательную деятельность из состояний познающего субъекта, из
его принадлежностей: опыт дает лишь субъективные ощущения, а прирожденные
идеи образуют систему необходимых мыслей субъекта; сколько бы мы ни
комбинировали этот материал, из него не получается конкретные объекты,
которые как не-я противостоят мне в опыте. Философия Декарта не может
ответить на возникающий здесь труднейший из философских вопросов, но стоит
только рационалистам расширить гипотезу прирожденных идей до последних
пределов, именно утверждать, что все знание прирождено, и они могут
справиться даже и с этою проблемою, хотя бы чисто внешним образом. Для этого
нужно допустить, что по поводу всякого взаимоотношения между я и не-я в
познавшем субъекте возникают из недр его духа не просто мысли, а
мысли-объекты, т.е., процессы, повторяющие в виде копии всю внешнюю
действительность как она есть. Именно этот смысл имеет лейбницевская
гипотеза монад-микрокосмов, удваивающая мир или, вернее, умножающая его во
столько раз, сколько есть монад.
Непосредственной цели своей - показать, как возможно трансцендентное
знание с всеобщим а необходимым значением, - эта гипотеза достигает, однако
полного удовлетворения она доставить не может. Слишком очевидно, что она не
может быть обоснована, что она многое предполагает и в то же время
застраховывает себя от возражений только тем, что предположения ее по самому
существу своему не могут быть подвергнуты опытной проверке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134