.. А?
Фурукава чувствовал сильную усталость. Он сидел согнувшись, почти скорчившись, около круглой газовой нечки. Над самым ухом его бубнил, словно рассуждая сам с собой, директор:
— Взять, например, наш завод... Ведь о нем кругом идет слава как о «красном»... Беда, да и только! Вот хочу просить тебя — не поможешь ли ты как-нибудь справиться с этими... ну, как их... с комсомольцами?... А?
Резко подняв голову, Фурукава взглянул на директора.
— Нет, нет, я просто советуюсь с тобой... — директор Сагара тоже внимательно смотрел на него, как бы наблюдая за тем впечатлением, которое производят его слова. Он улыбнулся. — Ведь я отнюдь не против демократии или, скажем, профсоюза. Этого я вовсе не хотел
сказать!
Взяв со стола папиросы, директор, подавшись вперед, протянул их Фурукава. Фурукава подозрительно разглядывал его лицо с прищуренными глазами, постепенно принимавшее огорченное, скорбное выражение.
— Надо же войти и в мое положение! Я отвечаю перед компанией за восемьсот человек, которых мне доверили! Я никогда еще никому не жаловался, но скажу тебе откровенно... Сколько сейчас комсомольцев на заводе?
— Сто семь человек.
— А вожак кто? Ты, кажется?
— Нет, Синъити Икэнобэ-кун из экспериментального цеха...
— Икэнобэ? Гм, гм... Но ты ведь тоже, кажется, заведуешь молодежной секцией в профсоюзе?.. Так, может быть, ты тоже всё-таки сумеешь чем-нибудь нам помочь?
Внутренне содрогнувшись, Фурукава поднял мучительно болевшую голову. Всё перед ним кружилось, лицо директора двоилось и троилось у него в глазах. До сих пор он отвечал не задумываясь, откровенно — ведь речь шла о массовой организации. Но что означают эти последние слова: «Сумеешь помочь?»
— Что вы хотите, чтобы я сделал? Фурукава охватило раздражение. Какая горькая папироса!..
— Видишь ли... э-э... неужели ты сам не понимаешь? Теперь директор откинулся на спинку кресла. Углы его рта нервно подергивались.
— Тебя ожидает прекрасная будущность... Фурукава отвернулся и скомкал горькую папиросу.
— Посуди сам... — директор барабанил толстыми пальцами по листкам с переводом. — Я полагаю, что даже из этих вот материалов ты мог бы понять, каково отношение оккупационных властей к компартии...
Лихорадочно блестевшие глаза Фурукава вспыхнули. Теперь ему стало ясно, зачем директор заставлял его переводить «Ридерс дайджест». Кровь бросилась ему в лицо.
— Нет, не понял.
Это был прямой отпор директору.
— Не понял?
— Да, не понял.
На лбу у директора от гнева набухла синяя жила.
— Да ты... ты... Я для,тебя, можно сказать, столько... — он с силой стукнул кулаком по столу. — У тебя голова всё еще набита этими твоими извращенными понятиями о демократии? Ты всё еще думаешь о коммунизме? — кричал директор.
— У меня представления обо всем правильные! — Фурукава тоже повысил голос и в свою очередь ударил кулаком по столу.
— А я тебе говорю, что извращенные! — от удара
директорского кулака подпрыгнули настольный телефон и ваза с цветами. — Америка — родина демократии!
— Ничего подобного! Родина демократии — Советский Союз!
Оба вскочили со своих мест и стояли теперь друг против друга, разделенные газовой печкой.
— Вон! Убирайся вон!
Управляющий делами бросился успокаивать директора, и тот, стараясь сохранить достоинство, с усилием овладел собой. Тяжело дыша, он вытер пот со лба.
— Хватит... Довольно! Вон!.. Возвращайся обратно в цех!
Глава седьмая
ОТДАТЬ СЕБЯ БЕЗ ОСТАТКА ОБЩЕМУ ДЕЛУ
Из-за нехватки электроэнергии опять предстоял нерабочий день, первый в этом месяце. Накануне вечером, после занятий на рабочих курсах, Рэн, Хацуэ и другие девушки, шумно переговариваясь, возвращались в одиннадцатую комнату третьего общежития.
— Добрый вечер! Пожалуйте домой! — по старому обычаю низко поклонилась Сигэ Тоёда. Она сидела одйа в комнате за своим излюбленным занятием — шитьем.
— Добрый вечер!
Хацуэ, Мицу, Синобу и Кику тоже поклонились ей. Одна только Рэн не стала кланяться. Во-первйх, она считала, что подобные поклоны — пережиток феодализма, а во-вторых, Рэн была недовольна, что Сигэ единственная из их комнаты не посещает занятий рабочих
курсов.
— Ну, Оикава-сан, давай я объясню т.ебе этот отрывок. Иди сюда! — предложила Рэн Мицу Оикава, усаживаясь на свое место. За спиной у нее стоял кожаный чемодан, ящик с книгами и единственный в этой комнате небольшой туалет с зеркалом.
— Сейчас иду, подождите минутку... — Вечно голодная девушка с косичкой подошла к ведру, стоявшему в
нише под окном, и, зачерпнув ковшиком воды, стала пить.
— Касуга-саи, а ты?
Синобу и Кику уселись на подоконник и, болтая ногами, барабанили пятками о дощатую стенку. Они ничего не ответили
— Кино посмотреть бы, что ли! — сказала Синобу. За окном сгущались сумерки.
— Зачаточная форма — иначе сказать, такое состояние, когда только начинают набухать почки... То есть, иными словами, самое начало какого-либо явления...
Подсев к ним, Хацуэ тоже что-то записывала и исправляла в своей тетради. Рэн, развернув на коленях блокнот и книгу, с раздражением прислушивалась к приглушенному смеху и перешептываниям Синобу и Кику.
— Стихийный подъем... Стихийный — то есть такой, который происходит не в силу сознания, а как нечто противоположное сознательному, нечто непроизвольное...
Они изучали сейчас ту главу из книги Ленина «Что делать?», в которой говорилось о тред-юнионах.
— Сознательный элемент... Преподаватель сказал, что это очень важно... Важно понять, что социалистическое сознание не возникает само по себе из стихийной борьбы, которую ведут рабочие. Без научной основы, без учебы и твердой целеустремленности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113