Икэнобэ не подумал, что, закалившись, как коммунист, он сам станет гораздо сильнее.
«Но если хочешь стать коммунистом, разве не должно всё другое отступить на второй план? Ведь иного пути у меня нет!» — решил наконец Икэнобэ. Он сидел задумавшись, не чувствуя, что руки и ноги у него совсем окоченели. — Эй, Икэнобэ!
В комнату, закутавшись в шинель, надетую прямо на трусы, вошел Фурукава.
— Куда ты девал тот рассказ Такидзи Кобаяси? Поспешно пряча заявление, Икэнобэ взглянул на дрожавшего от холода Фурукава. Кажется, этот парень опять рылся в его ящике с книгами точно в своем собственном. Но с чего бы это он вдруг заинтересовался беллетристикой?
— Его унес Оноки!
— Кумао? Ладно!
— Но послушай, он уже спит! Завтра возьмешь! Но Фурукава не слышал его. Шл.епая босыми ногами, он уже бежал по лестнице.
Натянув на себя одеяло, Дзиро Фурукава читал повесть Такидзи Кобаяси «15 марта 1928 года». Сначала он лежал спокойно, потом начал поеживаться от холода. Наконец, не выдержав, уселся на матраце.
Время от времени Фурукава вздыхал и озирался кругом. На соседней постели давно уже спал крепким сном Икэнобэ. Широко раскрыв глаза, Фурукава размышлял: «А я мог бы так?..»
В этой повести, рассказывающей о героической борьбе рабочих Хоккайдо, были описаны страшные картины всевозможных пыток, которые применяла к коммунистам и революционным рабочим изуверская «полиция по контролю над мыслями», созданная в Японии перед войной. Даже через бетонные стены был слышен свист бамбуковых палок, которыми били обнаженных, связанных людей! Их подвешивали вниз головой и истязали до тех пор, пока они не теряли сознания, а потом обливали водой и снова истязали!
Близко придвинувшись к лампе, Фурукава читал, и сердце замирало у него в груди.
...Помутившийся в рассудке от пыток Сайто... Сата, который разрыдался, когда его освободили. Фурукава восхищался героизмом Ватари, Кудо, Рюкити. Эти люди, жившие двадцать лет назад, казались ему удивительными, представлялись какими-то необычными существами...
Фурукава выпрямился и скрестил руки на груди. У него не было родных, и ему не приходилось, как Икэнобэ, беспокоиться о братьях или об отце с матерью. Но тайная полиция, преследования, пытки...
Некоторые страницы повести почти сплошь вымарала цензура, и это обстоятельство наводило на мысль, что были пытки гораздо страшнее тех, о которых он читал.
«А я мог бы вынести всё это?..» — снова и снова думал Фурукава.
Кусая губы, Фурукава обвел глазами комнату, и взгляд его упал на письменный стол Икэнобэ. Он встал, подошел к столу и взял наколку для бумаги.
Фурукава сел около лампы и некоторое время не шевелился, глядя на острый, как шило, кончик наколки, затем приставил его к бедру.
— А, ч-черт!
Кожа только чуть покраснела, не больше чем от укуса блохи. Фурукава зажмурил глаза. Какого черта! Разве может он стать коммунистом, если не способен вытерпеть даже такой пустяк?!
— Ой! — кончик наколки вошел в тело почти на сантиметр, показались капельки крови.—Ой, больно!— вырвалось у Фурукава. Он выронил наколку и зажал ранку руками. Ему стало обидно, что он не смог выдержать даже такого маленького испытания.
Он не подумал о том, что не чувствует никакой ненависти к ни в чем не повинной наколке. А ведь именно безграничная ненависть к императорской полиции придавала мужественным героям повести «15 марта 1928 года» стойкость и силы для того, чтобы вынести все истязания и пытки.
На спортплощадке натянута сетка — после окончания рабочего дня директор и управляющий делами сражаются в теннис. Вызывая смех мальчишки, подсчитывающего очки, директор Сагара бегает по площадке, выставив свой огромный живот.
На заводском дворе, озаренном последними лучами заходящего солнца, было тихо и пустынно. В деревне наступила страдная пора — прополка ячменя, посадка картофеля, выращивание рассады риса —и рабочие, жившие в деревнях, после работы торопились вернуться домой. Из окон женского общежития выглядывало несколько работниц, остававшихся из-за болезни дома.
Накинув поверх спальных кимоно рабочие куртки, они сидели, облокотившись на подоконники.
Однако тишина была обманчивой — на заводе сейчас шли два собрания, на которых должна была развернуться ожесточенная борьба. В этот тихий и как будто сонный вечер два человека, перебрасывавшие белый мячик на заводском дворе, вовсе не были равнодушны к тому, что происходило на собраниях.
Мальчишка засмеялся. От резкого удара мяч угодил в песок и покатился за черту. Директор Сагара остановился, опустил ракетку.
— Ну, что? Кончаем?
Управляющий делами, рослый молодой человек, подошел к директору, снимая со лба целлулоидный козырек, защищавший глаза от солнца.
— Ну, вы, можно сказать, мастер! Сильно играете, директор!
Директор Сагара, отдуваясь, вытирал платком пот с лица.
— Довольно, хватит с меня! Обставил да еще высмеивает...
Мальчишка поднес ведерко воды, мыло и полотенце. Пока оба мыли руки, директор спросил:
— Скажите, а выпускникам нашей вечерней школы может быть присвоено звание младшего служащего? А? Как согласуется это с существующим порядком?
— С внутренним уставом?.. Примеров таких много, но...
Вытерев руки, управляющий делами предложил своему партнеру папиросу и высек огонь из зажигалки.
— А разве среди заводских рабочих есть такие достойные люди?
— Как вы сказали? «Достойные»?.. Гм, ну достойные, так достойные... — пуская облако табачного дыма, туманно ответил директор. — Ладно,. там посмотрим!.. Я тогда посоветуюсь с вами...
Перекинув через руку пиджак, поданный мальчишкой, директор, всё еще разгоряченный после игры, пошел по галерее, но, дойдя до.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113