— Тиба-кун!
«Ку-у-уи», — откликнулось эхо под высоким застекленным потолком.
Приятель Араки работал здесь начальником цеха, но за перегородкой, отделявшей конторку начальника, видны были только два-три пустых стола. Араки круто по-
вернулся и направился к лестнице. У выхода он оглянулся и невольно вздрогнул. Завод без рабочих!
Прямо перед ним, в отверстии огромной кирпичной печи для плавки стекла, мелькали гигантские багровые языки пламени. На протяжении десятков лет ни днем, ни ночью не угасало пламя в этой печи, выплавлявшей стекло для доброй половины всех электроламп, выпускаемых в Японии.
С высокого потолка, волоча за собой похожий на пульсирующую вену пневматический шланг, спускалась гигантская лапа крана с огромными когтями и ритмично погружалась в отверстие печи. Когда у печи стояли рабочие, эта лапа вытаскивала сразу несколько десятков стеклянных баллонов, сперва ярко-красных, а потом, по мере того как они остывали, прозрачных и сверкающих. Но сейчас через каждый строго отмеренный десяток секунд машина с угрюмым грохотом вытягивала пустую лапу и наклоняла ее над лентой конвейера, снова и снова повторяя эти движения.
Несколько конвейерных лент, снабженных многочисленными приспособлениями, которые автоматически вставляли в баллоны вольфрамовую нить, выкачивали воздух, надевали металлический патрон и, наконец, поставив на готовые лампочки штамп «Мацуда», сразу десятками упаковывали их в картонные ящики, с грохотом двигались в бетонных углублениях, работая теперь вхолостую.
Ненужное, бесполезное движение среди насыщенного едким запахом воздуха, в холоде, в полумраке...
Завод без рабочих! Это было так страшно, что у Араки мороз пробежал по коже. Никогда еще не видел он подобного зрелища. Потрясенный, Араки вышел во двор. Он снова огляделся кругом, до пего донесся неясный гул людских голосов. Затем вместе с порывом ветра долетел гром аплодисментов, как будто рукоплескало несколько тысяч человек. Араки побежал к воротам.
Он обогнул заводскую ограду. Позади завода тянулся большой, покрытый инеем пустырь, там виднелись развалины складов, разрушенных бомбами, упавшие заборы... Низко нависли тучи, завывал ветер, и, точно согнанная им в плотную массу, вдали чернела
огромная толпа. Она двигалась, колыхалась, устремляясь к какому-то центру.
Араки пошел вдоль тесно сомкнутых рядов. Впереди, над колеблющимся морем голов, виднелся плакат: «Создадим профессиональный союз рабочих района Хори-кава!» Ветер относил в сторону долетавший из репродуктора голос, и видно было только, как какой-то человек в рабочей куртке шевелил губами, высоко подняв голову.
Неожиданно людское море заволновалось. Загремели аплодисменты. Араки торопливо пробирался вперед.
— Токуда... Кюити Токуда!
— Это какой же? Коммунист? — Токуда! Говорит Токуда!
На сколоченной наспех трибуне перед микрофоном появился человек крупного телосложения с облысевшим лбом.
— Товарищи!
Как только он заговорил, отчеканивая слова, аплодисменты стихли, но движение в толпе не прекращалось. Люди теснились поближе к трибуне, желая собственными глазами хорошенько рассмотреть этого человека, вышедшего из тюрьмы после восемнадцати лет заключения.
— Рослый дядя!
— Тише, тише!
— Хо! Так это и есть тот самый коммунист? — перешептывались рабочие.
Казалось, какой-то таинственный, овеянный легендой человек неожиданно появился перед толпой. Несмотря на распространявшуюся о нем клевету, раздуваемую лживой пропагандой, он всегда жил в сердцах японских пролетариев, чувствовавших, что между ними и этим человеком существует какая-то неразрывная связь.
— Тише вы, замолчите!
— Не мешай, тише!
Но каждому как будто хотелось сравнить созданный его воображением образ с этим человеком, у которого были чуть раскосые глаза, красновато-коричневое лицо и такая простая одежда — черный пиджак поверх серого свитера. Ежась от холодного ветра, люди затихли, стараясь разобрать слова, произносимые чуть
хрипловатым голосом, долетавшим через микрофон. Некоторые слушали, опустив глаза; другие, стараясь не проронить ни слова, приложили руки к ушам; какая-то девушка стояла, склонив голову на плечо
подруги.
Ветер относил голос оратора, но всё-таки, хоть и немного искаженный репродуктором, он был хорошо слышен.
Токуда говорил о войне и о том, что она принесла японскому народу, о значении Потсдамской декларации и о том, как должны японские рабочие понимать слово «демократия», о том, как нужно осуществлять демократическую революцию, о создании рабочих профсоюзов и об их задачах...
Араки не спускал глаз с оратора. Лицо Токуда раскраснелось, он говорил всё с большим воодушевлением. Но вот он коснулся в своей речи еще одного вопроса, и Араки, вздрогнув, весь подался вперед.
— Конечно, Потсдамская декларация обязывает японское правительство поощрять профессиональные союзы рабочих, крестьянские союзы и другие демократические организации. И тем ие менее, товарищи, — говорил Токуда, — тем не менее без борьбы невозможно создать рабочие профсоюзы. Почему невозможно? Это вам хорошо известно! Капиталистическое правительство Японии ненавидит профсоюзы лютой ненавистью. Я не говорю о тех лакейских профсоюзах, которые создаются по указке сверху, — это дело другое. Настоящие же, независимые рабочие профсоюзы, являясь орудием экономической борьбы рабочих, есть в то же время и орудие политической борьбы...
Резко оборвалась характерная, скандирующая речь, взметнулась полна аплодисментов. Закусив губу, Араки потупился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113