Все четверо уселись на скамейку. Араки, растерявшись, даже не сообразил, что завод «Тоё» — это и есть тот огромный завод, который стоит на берегу озера Сува, рядом с заводом Кавадзои.
Обаяси расспросил по очереди Араки и Кобаяси о положении на заводе Кавадзои.
— Вот они первые начали борьбу за повышение заработной платы... — сказал Обаяси, улыбаясь и указывая на человека в солдатской форме.
— Да, завтра, если получим от компании отрицательный ответ, начинаем забастовку.
Кобаяси, руководивший борьбой рабочих на трубопрокатном заводе «Тоё», приехал сейчас в главное правление компании вместе с Огути, представителем от рабочих. Кобаяси, как видно, хотелось о многом поговорить с Араки, рассказать ему о покойном брате, но для этого не было времени. Поэтому, обращаясь к Араки, он Сказал только:
— Да, вот и на фабрике в Симо-Сува, рядом с вашим заводом, тоже народ начинает подниматься, требует повышения заработной платы... В такой обстановке создание профессиональной организации — явление закономерное.
Араки смотрел вдаль, на долину, видневшуюся сквозь деревья аллеи. Здесь тоже повсюду заметны были следы разрушений; над землянками, где ютились люди, поднимался дымок.
Араки казалось, что кругозор его расширяется. Всё это время он думал только об одном своем заводе, а оказывается там, среди леса труб, обступивших озеро Сува, уже начинало разгораться пламя.
Отсюда, из центра партийной жизни, открывались неожиданно широкие горизонты. Подумать только, что еще так недавно, в вагоне ночного поезда, он познакомился с Обаяси, который сейчас громко смеется чему-то рядом с ним... Это случилось всего лишь несколько часов назад, а Араки казалось, что с тех пор прошел по меньшей мере год...
Славное яблочко, румяное яблочко...
Растянувшись на циновках, Дзиро Фурукава пел, постукивая ногами по стенке.
На сердце у него было тяжело. Казалось, в горле Фурукава не хватает какой-то струны: когда он брал самую высокую ноту, голос его срывался на комариный писк. Время от времени он приподнимал голову, бросая исподлобья быстрый взгляд на Икэнобэ, и снова принимался стучать ногами в стенку.
К румяному яблочку приблизила гу-у-убки-и...
Синъити сидел за столом у противоположной стенки и упорно не оборачивался. Заткнув пальцами уши, он читал книгу.
Дзиро только что вернулся домой; по дороге, где-то в переулке, около вокзала станции Ками-Сува, он
выпил сакэ. Сейчас Дзиро лежал на циновках в своей военной одежде — другой у него не было, —рваная рубаха задралась, открывая голый живот. Когда ему надоедало петь, он начинал пристально разглядывать потолок. Иногда коричневатые зрачки его неподвижно устремлялись в одну точку, и Дзиро па мгновенье затихал, словно прислушиваясь к чему-то, но уже в следующий миг брови его печально ползли вниз, губы начинали дрожать, на глаза набегали слезы и текли по щекам, падая на заложенные под голову руки.
Застекленные сёдзи дребезжали от порывов ветра. Был четвертый день нового года, завод не работал. Тучи низко нависли над землей, и каждый день с вершины Ягатакэ холодные зимние шквалы обрушивались на сплошь затянувшееся льдом озеро Сува.
О, Дзиро отлично понимал, почему этот черт Икэно-бэ не поехал в нынешнем году домой к родителям в' Токио, хотя в его распоряжении была целая неделя. Да, да, Дзиро всё отлично понимал, и именно поэтому досада разбирала его еще сильнее.
Он и всегда был такой, этот Икэнобэ. Вечно корпел то над стихами, то над романами... Разве такому понять, что у Дзиро на душе?
А всё потому, что он не побывал на войне...
Таков вывод, к которому приходит Дзиро.
Икэнобэ тоже призывали в армию, но по состоянию здоровья — у него были больные легкие — отправили обратно. Он не успел пройти даже предварительного трехмесячного обучения.
И когда Дзиро приходит к такому выводу, ему начинает казаться, что он один-одинешенек в целом свете, и желание бежать куда-то, выкинуть что-нибудь отчаянное, дерзкое охватывает его с такой силой, что он начинает бояться самого себя. Глаза его расширяются, точно он сопротивляется этому безумному желанию, и Дзиро снова начинает стучать в стенку ногами.
К румяному яблочку... приблизила гу-у-убки... Безмолвно синее небо...
Заткнув уши пальцами, Синъити сидит, нагнувшись над столом так низко, что почти касается книги носом. Он читает «Развитие социализма от утопии к науке». За
эту неделю в его сознании произошла целая революция. Он и не подозревал до сих пор, что мир так устроен.
«В то время как над Францией проносился урагай революции, очистивший страну, в Англии совершался менее шумный, но не менее грандиозный переворот».
Текст был трудный, но те места, в которых ему удавалось разобраться, поражали Синъити. Впервые в своей жизни он столкнулся с подобными мыслями — они были такие же точные, без единого лишнего винтика, как его токарный станок. Неоспоримая, великая истина сияла со страниц этой книги, истина такая всеобъемлющая, такая глубокая, что трудно было даже постигнуть ее сразу.
«...совершался... грандиозный переворот. Пар и новое машинное производство превратили мануфактуру в современную крупную промышленность...»
Мануфактуру? Что это такое — мануфактура? ...Яблочко ни слова не промолвило в отве-е-т...
— Послушай! — не выдержав, крикнул Синъити. Раздирающее уши пение не прекращалось:
Безмолвно синее небо...
— Послушай! — Синъити поднялся и, подойдя к хи-бати, в котором давно уже не теплилось ни уголька, присел на корточки. — Так же нельзя! Только и знаешь, что напиваться!
Вместо ответа Дзиро лишь иронически усмехнулся и усердно забарабанил ногами в стенку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113