Синъити зевнул и, достав из кармана папиросу, закурил.
Он был уверен, что справится с заданием.
Ведь он вытачивал детали диаметром в одну десятую долю миллиметра еще на заводе Ои. Вот и сейчас изготовленный им только что для пробного счетчика стерженек мог считаться годным. Но не в характере Синъити было выпускать деталь из рук, пока он сам не убедится в ее отличном качестве.
Настроение у него было скверное, и вовсе не из-за работы. Как ни старался он приободрить себя, беспокойство не проходило. Синъити всегда был как-то не уверен в себе и очень мучился из-за этого, но в последнее время сомнения одолевали его всё сильнее.
Он почти машинально достал из внутреннего кармана спецовки голубой конверт и принялся разглядывать небольшую фотокарточку. Должно быть, он проделывал это часто, потому что на конверте и на карточке виднелись маслянистые пятна.
Фотография изображала Рэн во весь рост. Она была в белом коротком пальто, завитые волосы спереди чуть взбиты — шестимесячная завивка с недавних пор опять вошла в моду. Улыбка играла на ее красиво очерченных губах. Это была любительская фотография. Рэн стояла возле пруда, позади нее виднелись горы. И фон, и поза девушки казались естественными. За то короткое время, что они не виделись, Рэн стала выглядеть более взрослой. Вздохнув, Синъити вложил фотографию в конверт и сунул его обратно в карман. Сейчас ему было тяжело видеть даже ее карточку.
Когда Синъити вспоминал о том, что произошло вчера на собрании и сегодня в кабинете директора, он места себе не мог найти.
Он произнес слово «требования» без всякого умысла. Араки часто употреблял это слово, и Синъити повторил его просто, не задумываясь. Он и сейчас еще не мог прийти в себя от удивления. Неужели два иероглифа, которыми пишется это слово, способны вызвать такой переполох?.. А поступок директора! Его грубое, недостойное поведение!
Каким жалким, униженным выглядел Синъити, да и все его товарищи там, в кабинете! Бедняки, полунищие—как откровенно и цинично им дали это понять!
После окончания войны Синъити прочел множество статей и брошюр, из которых вынес новое для себя понятие «гуманизм». Синъити, который еще подростком увлекался поэзией, слово «гуманизм» казалось особенно близким и понятным. Он верил, что оно может объединить всех людей, любящих мир и счастье. Вот и любовь его к Рэн — если она тоже будет покоиться на такой основе, то всё будет хорошо.
Но сейчас Синъити на собственном опыте пришлось убедиться, что на свете существуют люди, которым чуждо всякое понятие о гуманизме. Компания и директор, ее олицетворяющий, — эти люди, не имеющие права даже называться людьми, с такой грубой откровенностью дали ему понять, что для них он не человек, а только «рабочие руки».
Синъити никогда еще не чувствовал себя так жестоко оскорбленным.
Он встал, отгоняя мрачные мысли, посмотрел на часы. Уже половина десятого. К завтрашнему дню нужно сделать еще хотя бы один стерженек.
Синъити подошел к станку и, откинув волосы со лба, надел защитный целлулоидный козырек. Потом, взяв новый валик, укрепил его в зажимах.
...Неужели она действительно будет работать на заводе?
Рэн писала ему, что хлопочет через знакомых, чтобы ее приняли на работу в заводоуправление. Она считает, что в нынешние времена нехорошо здоровому человеку сидеть без дела дома. Она тоже постаралась достать и прочитала «Еженедельный вестник», о котором писал
ей Синъити-сан. Но она еще недостаточно хорошо разбирается в этих вопросах, ей нужно будет многому у него поучиться...
Возможно ли? Всё это вместе кажется необычным, удивительным. Но ведь это Рэн! Кто знает, может быть, она и в самом деле приедет.
Он нажал на педаль. Вращаясь, зашелестел приводной ремень. Взявшись за рукоятки подачи, приводившей в движение суппорт с укрепленным на нем резцом, Синъити покачал головой. Нет, так не годится. Уж слишком одолевают его разные мысли. Заставив себя думать о работе, он сосредоточил взгляд на детали и придвинул резец. Тоненькая, похожая на струйку дыма металлическая стружка с чуть слышным шипением заплясала на кончике резца.
Этот тонкий, как нитка, стерженек был центральной осью прибора. Неточность в одну сотую долю миллиметра уже сказывалась на поведении всего механизма. Синъити знал это. Но мысли его всё время отвлекались от работы...
«Посылаю тебе зимнюю рубашку. Она такая старая, что чем больше я ее чинила, тем она больше рвалась. Ты уж извини, — писала мать в письме, вложенном в посылку. — У отца пока каждый день есть работа, но всё равно с питанием очень трудно, ведь семья большая...»
Синъити отвел резец, снял ногу с педали и, придерживая рукой потерявший скорость ступенчатый шкив, обтер стерженек и приложил микрометр. Почти готово. Еще немножко снять, чуть-чуть. Он нанес кисточкой масло и опять надел ремень.
В этом месяце он пошлет родителям сто иен. Трудновато им придется, пожалуй... Говорят, в Токио на сто иен не купишь больше трех килограммов риса!
— Ты всё еще работаешь? — Синъити не заметил, как к нему подошел Накатани. — Смотри, опоздаешь на поезд. Скоро последний пройдет,—-ласково сказал мастер и, взяв со стола подносик для готовых деталей, пересчитал лежавшие там большие и маленькие диски с еще ненарезанными зубьями, крохотные винтики и стерженьки.
— Хватит на сегодня. Завтра целый день впереди... Икэнобэ жил в заводском общежитии, находившемся
в поселке Ками-Сува, в двух остановках от Окая. На работу приходилось ездить поездом. Накатани тоже жил там, хотя он был человеком семейным, а общежитие это предназначалось для холостяков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113