»
Из кухни появилась невестка.
— Посмотрите-ка, дедушка, — сказала она, вытирая мокрые руки и принимая от Бунъя ребенка.-—Опять этот человек здесь. Странный какой-то...
В самом деле, за оградой снова показался человек в черной тужурке. Придерживая велосипед, он нерешительно поглядывал в сторону дома.
— Прошу прощения, — почтительно заговорил незнакомец, поднося руку к козырьку кепи. — Не здесь ли живет Бунъя Торидзава-сан?
— А? — Бунъя вытянул шею. Нащупав стоявшие около террасы дзори и суиув в них йоги, он, согнувшись, сделал несколько шагов в сторону незнакомца, вглядываясь в его лицо. — Я и есть Бунъя. Вы что желаете?
И вдруг морщины на его лбу разгладились:
— О, Кобаяси! Да ведь это Масару Кобаяси!
Человек в черной тужурке, поставив свой велосипед под навес, вошел в дом и сел у очага.
На вид ему можно было дать года сорок два—сорок три, на добрый десяток лет меньше, чем Бунъя. Но когда гость сиял кепи, оказалось, что голова его от лба до самой макушки была лысая. Своеобразный отпечаток затаенной грусти лежал па его худощавом лице. Бунъя всё говорил и говорил без умолку, а гость в ответ только улыбался, поглаживая подбородок, заросший клочковатой седеющей бородкой. Однако в глазах, блестевших за стеклами очков, светилось радостное волнение, вызванное встречей со старым товарищем, с которым он не виделся десять лет.
— Ну, я рад, рад видеть тебя в добром здоровье... — твердил Бунъя, ласково глядя на своего собеседника.—Я тоже вот стариком стал, а держусь... Да, держусь, есть еще силенки...
Гость сидел, скрестив ноги, обхватив колени руками, и слушал, одобрительно кивая головой. Казалось, он мысленно сравнивает своего собеседника с тем человеком, которого знал когда-то, и воспоминания о тех далеких временах пробиваются из глубин его души, как родник со дна водоема.
Масару Кобаяси, уроженец поселка Ками-Сува, был арестован вместе с Бунъя в связи с тем же «делом о красных учителях», как писала о них буржуазная пресса. По существу же это нашумевшее дело было затеяно только для того, чтобы разом покончить в префектуре Нагано с демократической организацией педагогов, которая выступала против назревавшей войны, старалась не допустить фашизации системы образования и требовала улучшения условий труда учителей. Против этой передовой группы, входившей организационно или, вернее, находившейся под влиянием самой демократической тогда организации — Всеяпонского совета профсоюзов («Дзэнкё»), и было направлено всё это пресловутое «дело».
Следствие по делу Кобаяси, Бунъя и других учителей тянулось бесконечно долго. Просидев в тюрьме три года, Кобаяси, несмотря на невозможность доказать предъявленные ему обвинения, был приговорен к двум годам каторжных работ. В то время он еще не был членом компартии, но, тем не менее, его отнесли к «нераскаявшимся». Вернувшись с каторги, Кобаяси не захотел оставаться В родном поселке и вскоре после начала войны на Тихом океане уехал в Токио. Он работал чернорабочим на заводах, агентом страховых обществ, поденщиком... Его часто арестовывали и, хотя никаких определенных обвинений предъявить не могли, он нередко по нескольку месяцев сидел в камерах предварительного заключения при полицейских управлениях. Кобаяси так и не женился. Теперь, по окончании войны, он снова вернулся в родные места.
— Что это сегодня у вас — праздник?
Бунъя, порядком расчувствовавшийся, то ставил на край очага стаканчик с крепким сакэ, то подносил его ко рту; гость не пил сакэ. Увлеченный рассказами и расспросами о старых друзьях — об умерших или пропав-
ших без вести,— он не замечал, что из-за гор, уже со-всем окутанных мглой, порывы ветра время от времени доносили звуки барабана.
- А-а, видишь ли, капитуляция — капитуляцией, а праздник — праздником... Вот оно как. Молодежь хочет повеселиться.
Кобаяси, с лица которого не сходила улыбка, снова обратился к Бунъя:
— По дороге к вам я встретил Цутому Ногами. С ним было несколько человек. Он, кажется, что-то затевает?
— Цутому Ногами? Из деревни Хираяма? Первый раз слышу.
Бунъя опять поставил стаканчик на очаг и отрицательно покачал головой.
Однако совсем недавно Бунъя получил отпечатанное на мимеографе письмо за подписью Ногами. В соседней деревне Хираяма и в районе Инэ началось движение за создание новой политической партии. Ходили слухи, что старик Сайто Дзюдзиро, бывший староста поселка Ками-Кавадзои, тоже принимает в этом активное участие. Ногами был старым крестьянским деятелем района; в своем письме он приглашал Бунъя вступить в новую партию.
— Видишь ли, какое дело, — начал Кобаяси, и в голосе его зазвучали какие-то новые нотки. — Ведь коммунисты теперь тоже начинают выходить из подполья...
Глаза Бунъя расЩирились от удивления.
— Коммунисты?
— Да, коммунисты,— подтвердил Кобаяси. — Ты знавал, верно, Сираиси-кун из Мацумото? Он на днях ездил в Токио и позавчера вернулся. Ну так вот,— Кобаяси подвинулся к Бунъя. — Ведь теперь, согласно решениям Потсдамской декларации, компартия тоже получила право па легальное существование.
— Ну да, ну да! — откликнулся Бунъя. Слушая Кобаяси, он время от времени ударял себя по колену и восклицал: — Ясное дело! Ну, разумеется!
— Я так думаю, — продолжал Кобаяси, — хорошо было бы нам собраться, послушать, что рассказывает Сираиси, и, кстати, встретиться с товарищами, которых десять лет не видели... А насчет места встречи и порядка дня я тебя извещу. Как ты на это смотришь?
— Конечно, конечно! Это замечательно! Да уж одно то, что удастся повидать старых друзей, — только ради этого стоило дожить до нынешних времен!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113