— Итак, сегодня мы приступаем к первой лекции. Начнем с раздела «Исторические корни ленинизма». Откройте четвертую страницу.... — сказал лектор, подняв глаза от книги, которую держал в руке. Это был адвокат Сэнтаро Обаяси, который проводил занятие по книге «Об основах ленинизма».
— Ленинизм возник в условиях, которые Ленин охарактеризовал как «умирающий капитализм». Помните, вчера мы уже говорили об этом? — заложив руки за спину и расхаживая взад и вперед перед доской, продолжал лектор. С застенчивой улыбкой, освещавшей его по-юношески румяное лицо, Обаяси обвел глазами комнату, словно хотел охватить взглядом весь зал до самых последних рядов. Молодежь, сидевшая тесно, плечом к плечу, наполовину состояла из девушек.
Вот какой-то парень в солдатской рубашке, полуоткрыв рот, уставился в лицо лектору, вот девушка, закутавшись в шаль, засунув руки в карманы синей спецовки, исподлобья смотрит на Сэнтаро. Правда, они еще не отвечают на каждый вопрос лектора, но множество внимательных глаз устремлено на него... Такого не бывало еще в истории завода Кавадзои.
— «...империализм доводит противоречия капитализма до последней черты...» «...Наиболее важными из этих противоречий нужно считать три противоречия». Ясно?.. Это очень важно, слушайте внимательно... Какое же противоречие является первым из этих трех?
«Первое противоречие — это противоречие между трудом и капиталом. Империализм есть всесилие монополистических трестов и синдикатов, банков и финансовой олигархии в промышленных странах...»
Хацуэ Яманака старательно записывала в блокнот: «противоречие», «финансовая олигархия», «всесилие монополий». Конечно, у нее, как и у других девушек, имелись свои книги, но девушки не знали даже, как читаются многие иероглифы, и поэтому они не всё понимали.
— Как он сказал: финансовая олигар... олигор...— Кику растерянно подтолкнула Хацуэ плечом. Косичка Мицу Оикава, сидевшей впереди, взметнулась, и девушка скороговоркой зашептала:
— Олигархия... Олигархия, понимаешь?
Хацуэ так раскраснелась, как будто вся кровь прилила ей к лицу. Как всё-таки много иероглифов! Она то смотрела в рот лектору, то, склоняясь над тетрадью, торопливо записывала его слова. У нее было такое чувство, словно она, спотыкаясь и падая, взбирается по незнакомым ей горным тропинкам и напряженно следит за спиной идущего впереди человека.
— Наша Япония — тоже одна из таких «промышленных стран», о которых говорится в этой книге. И хотя Япония и проиграла войну, но поскольку у нас господствует монополистический капитал...
Лектор на конкретных примерах объяснял первое противоречие капитализма. Хацуэ торопилась записывать.
— Перейдем ко второму противоречию. Это — «противоречие между различными финансовыми группами и империалистическими державами в их борьбе за источники сырья, за чужие территории. Империализм есть вывоз капитала к источникам сырья, бешеная борьба за монопольное обладание этими источниками, борьба за передел уже поделенного мира...»
Теперь иероглифов стало еще больше. Кику Яманака слушала, опустив уголки губ. Время от времени она вдруг испуганно закрывала написанное обеими руками. Ведь сегодня опять, как назло, записи Кику находились не больше чем в тридцати сантиметрах от Фурукава, который сидел крайним в соседнем ряду и то и дело заглядывал к ней в тетрадку.
— «Это обстоятельство в свою очередь замечательно в том отношении, что оно ведет к взаимному ослаблению империалистов, к ослаблению позиции капитализма вообще, к приближению момента пролетарской революции, к практической необходимости этой революции».
Внезапно лектор, словно спохватившись, спросил:
— Ну как? Всем попятно?
И сразу же откликнулись спокойные уверенные голоса Хана Токи и Рэн Торидзава:
— Да, конечно!
— Понятно!
Хацуэ уже не замечала, тепло ей или холодно, метет ли еще за окном метель. И хотя было очень трудно следить за словами лектора, Хацуэ овладело такое чувство, что ей внезапно открылся мир, до сих пор совершенно неведомый. Не отрываясь смотрела она на лектора, и, когда ей удавалось понять его, перед девушкой раскрывалась страшная сущность современного буржуазного общества.
Было и еще одно обстоятельство, о чем совсем не подозревал лектор, из-за которого так пылали щеки Хацуэ. Но это касалось не только Хацуэ. На занятиях ра-
бочих курсов девушкам приходилось сидеть вместе с мужчинами, а впоследствии придется, пожалуй, и выступать при них. Правда, работницы сидели на правой половине аудитории, но те мужчины, которые опаздывали и не находили свободного стола, стояли вдоль стенки как раз за девушками.
— «...Империализм есть самая наглая эксплуатация и самое бесчеловечное угнетение сотен миллионов населения обширнейших колоний и зависимых стран...» — Лектор говорил о третьем противоречии империализма.
— Послушай-ка, послушай... — Фурукава уже давно толкал то в плечо, то в бок Кику. И каждый раз Кику, потупясь и заливаясь краской, отодвигалась к Хацуэ, так что той становилось тесно сидеть.
— Ты скажи, понятно тебе? Трудно, наверно?.. Если непонятно, так лучше скажи учителю!.. Сэнсэй! Сэнсэй! Вот что — многим не всё понятно... — внезапно поднимаясь, громко заявил Фурукава, заглядывая в тетрадь, которую Кику закрывала рукой.
Лектор обернулся к нему, и все мужчины, сколько их было в комнате, посмотрели на Фурукава и его соседку. Кику низко склонилась над столом.
— Ах, вот как? — лектор почесал затылок с виноватым видом. Видимо, он не всегда умел подобрать простые, доступные слова, чтобы объяснить научные понятия и термины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113