как-нибудь... И когда он будет создан, этот ваш профсоюз?
Ответ на этот иронический вопрос был для директора неожиданным.
— Через несколько дней мы официально сообщим об этом от имени профсоюза в правление компании...
Такие речи директору приходилось слышать впервые.
Затем все поднялись и вышли — и Араки, и Такэноу-ти, и Тидзива. Последний уже в дверях начал что-то нашептывать Араки на ухо. Директор,держась за край стола, провожал их пристальным, злым взглядом.
В заводской столовой было многолюдно и шумно. В этом темном, холодном здании, расположенном на берегу реки, еще со времен Кадокура помещалась столо-
вая. На цементном полу рядами стояли длинные столы. В помещении еще сохранялся слабый запах шелковичных коконов.
Ужин начинался сразу после вечернего гудка, возвещавшего конец рабочего дня. Рабочие, жившие в заводских общежитиях, обгоняя друг друга, спешили в столовую. Получив у стойки порцию темного риса, смешанного с ботвой редьки, и алюминиевую миску с супом, рабочие поспешно отходили к столам; кто сидя, кто стоя, они съедали свой ужин и обычно тотчас же уходили, торопясь каждый по своим делам. Но сегодня в одном конце столовой собралась группа людей. Входившие и выходившие наталкивались на них, отчего давка и теснота в столовой всё возрастали.
Здесь проходило сейчас второе подготовительное совещание по созданию профессионального союза.
В центре группы стоял Араки. Он только что доложил о положении дел в профсоюзной организации главного завода компании в районе Хорикава. Араки держал листовку небольшого формата, где было написано, что четыре завода, принадлежащие компании «Токио-Электро», в районе Токио—Иокогама, в том числе и главный завод компании, потребовали пятикратного увеличения заработной платы, и так как требование это было отвергнуто, на заводах объявлена забастовка.
Конференция представителей рабочих всех предприятий района Токио—Иокогама приветствовала и поддерживала эту забастовку.
Таково было содержание листовки. После сообщения Араки стоявший позади него пожилой человек в очках и в черной тужурке начал раздавать сидевшим на скамейках такие же листовки. Ему помогали Икэнобэ и Опоки.
Листовки необычайно взволновали людей. Сегодня сюда пришли не только бывшие члены «Комитета дружбы», но и представители всех цехов, старшие мастера и конторщики, пришел даже Тидзива. Сначала он робко выглядывал из-за чьей-то спины, но вскоре, усевшись на скамейку, начал ораторствовать.
— Э-э... я недостоин... э-э... как бы это сказать... разумеется, я почту это за величайшую честь... Однако поскольку я, так сказать, исполняю обязанности
начальника цеха, я просил бы дать мне вечер на размышление...
Через полчаса Тидзива, к своему немалому удивлению, увидел, что он внесен в список избранных делегатов от подготовительного комитета, которые должны были ехать в Токио для установления связи с профсоюзной организацией главного завода компации.
Даже Тадаити Такэноути, руководивший собранием, был сегодня настроен радикально. Икэнобэ и молчаливый, как всегда, Накатани словно отступили на второй план.
Участники совещания были в боевом, приподнятом настроении. Явись сюда сам директор, — даже девушки не испугались бы его.
Среди всеобщего возбуждения никто не заметил, как человек в черной тужурке шепнул что-то Араки, и тот, подозвав Фурукава, передал ему пачку маленьких листовок. Никто не знал, что человек в черной тужурке, доставивший на завод листовки, выпущенные конференцией представителей рабочих префектуры Канагава, был коммунист Масару Кобаяси.
Только Кику Яманака равнодушно отнеслась к происходившему.
— Дайте же пройти! Дайте пройти! — пронзительно кричала она, остановившись перед живой стеной, преграждавшей ей путь. В одной руке у нее была чашка с рисом, в другой — алюминиевая миска с супом. — Ну вот, пролила! Да пропустите же!
Лавируя между людьми, она пробиралась к выходу. Выражение ее лица ясно говорило, что профсоюз и тому подобные вещи весьма мало ее занимают.
Выбравшись из столовой, Кику с чашками в руках озабоченной, торопливой походкой прошла по холодной сумрачной внутренней галерее в одиннадцатую комнату третьего общежития. Рис и суп, которые она несла, были пайком Мицу Оикава.
«А может, это украла Синобу?» — думала Кику.
Она глубоко раскаивалась в том, что заподозрила Мицу Оикава в краже лепешек, Ее словно кто-то ударил, когда она увидела, что Мицу Оикава, которая едва держалась на ногах от слабости, присела на пол возле намоточной машины и потихоньку начала есть редьку.
Тем больше Кику возмущал поступок того, кто украл лепешки.
На дверях общежития еще сохранялась дощечка с надписью: «Мужчинам вход воспрещен». В коридоре, освещенном тускло горевшей лампочкой, перекликались девушки; они собирались в город.
— Вы куда? — Две девушки, кутаясь в шерстяные платки и отворачиваясь к стенке, пытались проскользнуть мимо поднимавшейся по лестнице Кику. — В кино?
— Да... — голоса товарок по комнате звучали приглушенно из-под закрывавших лица платков.
— Если опять опоздаете и ворота закроют, я не отвечаю.
Когда Хацуэ не было дома, Кику, одна из старожилок, считала себя ответственной за порядок в общежитии. Раздвинув сёдзи своей комнаты, Кику увидела Синобу Касуга. Прислонясь спиной к стенке, вытянув ноги, она сидела на циновке и смотрелась в осколок зеркала, с беззаботным видом облизывая накрашенные губы. У единственной лампочки, низко нагнувшись, сидела Сигэ Тоёда и пришивала воротник к нижнему кимоно:
— Сейчас я разогрею тебе ужин, Мицу-тян, мигом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113