Солдат медленно поднял голову. Мутные от усталости глаза на исхудавшем лице раскрывались всё шире и шире, и казалось, где-то далеко, в самой глубине этих глаз, что-то медленно, с трудом оживает. Но вот на лице солдата появилась слабая тень улыбки, и он обеими руками судорожно вцепился в Араки.
— Араки-сан! — крикнул он, прижимаясь лицом к груди Араки. — Я вернулся! Я вернулся! — Араки обнял его за плечи, а солдат всё твердил, чуть не плача:—• Я вернулся! Я вернулся!
— Пойдем же в цех! Пойдем! Там все наши! — Араки поднял рюкзак и, обхватив солдата за плечи, зашагал с ним через двор к цеху. Фурукава крепко ухватил Араки за руку, словно боялся потерять его, если отпустит хотя бы на секунду.
Фурукава постепенно приходил в себя, и его охватывало сильное волнение. По узкой галерее, ведущей в токарный цех, где работал Араки, они вошли в помещение с холодным бетонным полом, запачканным машинным маслом. Когда Фурукава почувствовал сладковатый запах обрабатываемого железа, услышал ритмичный гул автоматов и хлопанье приводных ремней токарных станков, он еще больше разволновался.
— Ты подожди немного, мы сейчас как раз проводим голосование,—сказал Араки, усаживая солдата за свой стол, стоявший у окна в углу цеха. Он открыл ящик, достал оттуда завтрак и положил перед Фурукава.— Закуси пока, а когда мы кончим, я схожу с тобой в контору.
Солдат послушно, как ребенок, кивал головой в от-вет на всё, что говорил Араки. Мастер коротко расска-зал ему, что на заводе организуется «Комитет дружбы», что сейчас тайным голосованием во всех цехах принимается наказ этому комитету, а в обеденный перерыв должно состояться общее собрание, на котором будут избраны члены комитета.
Солдат кивал головой, но видно было, что он мало вникает в смысл того, о чем ему говорят. Не дослушав Араки, он рассеянно встал из-за стола и, поглядывая на скользящие приводные ремни, пошел по узкому проходу среди машин.
Взволнованно улыбаясь, с дрожащими губами, Фурукава проходил мимо станков и, словно ребенок, поглаживал их руками.
У револьверных станков были длинные четырехметровые трубки, напоминавшие хоботки. Как маленькие водопады, лились струйки охлаждающей жидкости. Револьверные головки с резцами самой разнообразной формы поворачивались через строго определенный промежуток времени с точностью большей, чем точность часового механизма.
Вот один резец делает углубление на головке выскакивающего из центра прутка и ровно через три секунды отступает назад. На его место выдвигается сверло, высверливает отверстие. Еще пять секунд — и оно отходит Казад, уступая место другому резцу, делающему новое углубление. Три секунды-—и резец отступает. Теперь с обеих сторон надвигаются еще два резца. Один делает головку, другой отрезает законченную деталь. Операция занмает ровно три секунды — и оба резца отходят на прежнее место. Из центра выскакивает другой пруток, и снова него надвигается первый резец.
Изготовленный п течение нескольких секунд винт дли электросчетчика бесшумно соскальзывает в масляную ванну.
«Я вернулся! Вернулся! Ха-ха!» Только очутившись здесь, в родном цехе, где привычно грохотали и двигались машины, Фурукава как будто убедился в том, что он действительно вернулся на родину. Улыбка не сходила с лица Фурукава — так велика была радость, переполнявшая его.
— Здорово, приятель! Я вернулся! Здорово! — Он хлопал по плечу то одного, то другого рабочего, всех подряд.
Рабочие, к которым он обращался, удивленно смотрели на незнакомого парня и отвечали на его приветствие, посмеиваясь, но Фурукава это не смущало. Наконец он подошел к хорошо знакомым ему станкам и обеими руками хлопнул по корпусу одного из них.
— Здравствуй, здравствуй, друг!
С этим станком он сдружился с самого детства. Фурукава похлопывал и гладил его ладонью, совсем как человека, и слезы выступали у солдата на глазах.
— Здорово, здорово, дружище. Я вернулся, слышишь?
Работавшие в цехе были, казалось, всецело поглощены процедурой сбора предложений. Араки подносил каждому ящичек, рабочий, не отходя от станка, протягивал руку и опускал в ящичек свернутую трубочкой бумажку. Некоторые рабочие в раздумье грызли карандаш и, по правде говоря, суетились и шумели гораздо больше, чем писали на бумаге. «Чистосердечных предложений» оказывалось так много, что люди терялись, не зная, о чем же писать в первую очередь.
— Ах ты, черт тебя подери! — крикнул вдруг Кумао Оноки, помогавший Араки собирать предложения, заметив за столом мастера солдата. Кумао Оноки, низенький паренек в очках, о котором в цехе говорили, что он за словом в карман не полезет, работал вместе с Фурукава, еще будучи учеником.
— Смотри-ка, живой вернулся! Вот чудеса-то! — с восхищением воскликнул Оноки. — Эй, ребята! Фурукава, черт эдакий, вернулся! Смотрите, вот сн сидит, завтрак уписывает! — вдруг громко закричал он.
Вокруг солдата столпились рабочие, разглядывая его, словно какую-нибудь диковинку. Фурукава уплетал за обе щеки завтрак, и когда кто-нибудь из старых товарищей хлопал его по плечу или дружески щелкал по голове, он, не в состоянии говорить, только громко смеялся.
К нему подошел Иноуэ, который раньше Фурукава вернулся из армии, так как служил в войсках, остававшихся в Японии.
— Эх, п-парень, и н-настрадался же ты... — заикаясь
проговорил он, обнимая Фурукава. Тот вместо ответа только засмеялся.
Глаза у Иноуэ были круглые, а кончик носа красный, как стручок перца. Сейчас он был взволнован, говорил проникновенным голосом, и это казалось особенно забавным.
— Скорей, скорей, товарищи, дайте-ка пройти!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113