Она швыряет слова в лю
бого, кто их поймает.
Вот уж не думала, что когда-нибудь захочу снова увидеть эту жирную харю, г
оворит она про Карлотту и усаживает Люку в ее стульчик. Селеста смеется
Ц она считает, что так про собственного ребенка говорить нельзя, даже ес
ли это правда.
А где Фрэн? Ц спрашивает, спохватившись, мама.

Отец перемещается от зеркала к буфету и, затаив дыхание, выдвигает ящик. О
н не сводит глаз с дверного проема, следит за тенями на стене кухни, а рука
шарит внутри: счета, расписки, вязание. Все обещания позабыты, Фрэнки дума
ет только о Скачках. Пальцы нащупывают кончики спиц, добираются до прохл
адной поверхности Жестянки из-под печенья. Рука скользит под крышку, и… в
от они, жирные на ощупь банкноты. Фрэнки мусолит края Ц немного, но все-та
ки, Ц быстро вытаскивает их и засовывает в карман. Каких-то пять секунд
Ц и все в порядке. Облизнув губы горячим языком, он задвигает ящик и снова
принимается насвистывать.
Фрэнки, ты меня слышишь? Ты Карлотту увидишь?
В дверях появляется мама, стоит, размахивая ложкой.
А куда это, собственно, ты собрался?
Она заметила и лучший костюм, и шляпу.
Фрэнк!
В голосе укор.
Пойду прогуляюсь, отвечает он.

* * *

На Бьют-стрит одиннадцать кафе, и ни одно из них отцу не принадлежит. Боль
ше не принадлежит Ц с момента моего рождения. Родители спорят, чья в этом
вина. Она обвиняет его, он меня, а я пока что никого обвинять не могу. Но дайт
е срок, и все счета я предъявлю Джо Медоре.
Только вот Джо Медоре много чего принадлежит. Почти все в округе: на одной
улице Ц два типовых дома-близнеца; разумеется, наш дом; а еще Ц четыре ка
фе на Бьют-стрит, из которых последнее приобретение Ц «Лунный свет».
Мимо него мама вынуждена ходить каждый день. Она нашла себе работу в пека
рне рядом со складом пиломатериалов. Это даже не пекарня, а скорее фабрик
а, где делают сотнями пухлые белые булки. Мама вытаскивает их из печи лопа
ткой на длинной металлической ручке. У нее всегда ночная смена. Всякий ра
з, отправляясь в пекарню или возвращаясь на рассвете домой, она хочешь не
хочешь проходит мимо «Лунного света», видит светящиеся огни, людей в зал
е. Бывает, вдруг пахнет горячей выпечкой, и тогда маме до смерти хочется ми
ндального пирожного Сальваторе. До нее доносится и музыка Ц одинокий го
лос на излете ночи, но чаще всего она слышит звон монет, перекатывающихся
в кармане Джо Медоры. Проходя мимо окон, она бормочет себе под нос проклят
ья.
Отец идет сейчас той же дорогой, сворачивает с улицы в проулок, к Площади.
Сквозь дыру в заборе Фрэн узнает его силуэт, склоненную набок голову, под
ставленную под солнце, и прячется. Поначалу Фрэн решает, что он пришел отв
ести ее домой на обед, но тут же замечает, что сегодня он какой-то другой. В
черных волосах серебрится седина, он похлопывает по колену шляпой, зажат
ой в руке, и заливисто свистит. Она наблюдает за ним, словно это кто-то пост
оронний, так, случайный прохожий. Фрэн пригибается, пробирается по грязи
вдоль забора и укрывается за кустом.
Отец не видит Фрэн. Взгляд его устремлен вдаль. Он представляет изящный к
руп и сильные ноги лошади. Вот на кого я поставлю. Один-единственный разок
, и все. Придворный Шут. Два к тридцати.
Фрэнки идет мимо кафе на Бьют-стрит, то и дело кивая знакомым или вскидыва
я в приветствии руку со шляпой. Это Тропа Фрэнки. Большинством ресторано
в и кафе здесь владеют его друзья-приятели Ц моряки с грузовых кораблей,
которые решили отдохнуть от моря, да так здесь и застряли. Отец тоже здесь
застрял, на время. Однако, в отличие от других мальтийцев, в городе жить не
стал Ц не может он без соленого запаха порта. И когда говорит о своем кора
бле, который еще придет, имеет в виду настоящую удачу, выигрыш сто к одному
, верняк. С замиранием сердца он предвкушает тот день, когда сможет исчезн
уть отсюда раз и навсегда, прихватив с собой мешок денег.
Но сегодня еще не тот день. Сегодня Ц день, когда я обгорела.

* * *

Она была абсолютно уверена. На сто процентов. Но деньги пропали. Мама выта
скивает ящик, он падает из рук на пол, оттуда вываливаются какие-то бумаги
, журналы, медный колокольчик, сломанная рамка, заброшенное вязание Ц чт
о-то небесно-голубое. Встав на колени, она роется в счетах, а рядом стоит от
крытая Жестянка. Может, она их еще куда положила? Мама окидывает взглядом
комнату: на каминной полке две фотографии в рамочках, черный отцовский г
ребень, а посредине Ц гипсовый фавн с ехидной ухмылкой. И рядом Ц оранже
вая книжка квартирных квитанций, тощая и пустая.
Селеста, кричит она, судорожно шаря по полу, ты в буфет не лазила?
Селеста стоит с Люкой на руках над мамой, и лицо у нее испуганное. Она сажа
ет Люку в кресло, опускается на корточки.
Нет. Это он. Опять.
Будто мама сама не знает. Селеста встает, вставляет в буфет пустой ящик, со
бирает бумаги, кладет их на место.
За ум возьмись… запевает неожиданно мама и горько смеется. Это пугает Се
лесту еще больше.
Мам, что же делать-то?
Мама отвечает не сразу. Она прислушивается, не стучат ли в дверь.
Ума не приложу, сообщает она потолку. Просто ума не приложу.
И Селесте:
Уведи детей, Сел. Нечего им здесь под ногами путаться.
Селеста снимает со спинки стула пальтишко Люки, опускается на колени, за
совывает одну ручку в рукав, потом другую.
Пошли, говорит она Розе и Марине. Идем, поищем Фрэн.

Мама отодвигает стул от двери, садится. Мы обе глядим на оранжевые языки п
ламени. Она рассматривает раковину, квадратный стол, усыпанный хлебными
крошками, газовую плиту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78