Но лучше оставайся со
мной.
Я сказал ей, что всегда буду помнить ее доброту и то, как любезно она
указала мне путь. Она поцеловала меня, и мы распрощались.
Двести миль, река, название Каиниум. Я предвидел несколько дальше
этого: морской простор, и из этого моря поднимается белая алебастровая
гора, как раз напротив города - россыпи домов на берегу.
Той ночью мне снился сон. Я спал в руинах сторожевой башни, а рядом
сине-стальное море плескалось о берег среди плавающих льдин. Мертвую
Малмиранет несли к ее гробнице, и ветер ворвался вовнутрь, чтобы разбудить
меня во мне. Демиздор раскачивалась на шелковой веревке: ее шея была
сломана, как шея птицы. Тафра с уже невидящими глазами умирала у меня на
руках... Все это вернулось ко мне.
Затем, перед рассветом: полдень на холодном склоне, внизу - белый
снег, вверху - белое небо, сзади - городская стена с пятнами копоти на
ней. Между по-зимнему стройными деревьями, похожими на карандаши, едут
верхом женщина и двое мужчин. Их черные одежды и стрелы на металлических
масках яркими пятнами выделяются на окружающей их белизне. На мужчинах
серебряные маски, изображающие птицу Феникс, но отличающиеся от тех, что я
видел в Эшкореке. Лицо женщины закрыто изображением кошки, сделанным из
теплого желтого золота с зелеными драгоценными камнями около глаз. В
заостренных ушах маски покачиваются изумрудные серьги. В белокурые волосы
женщины вплетены золотые нити.
Всадники въезжают в деревеньку из жалких лачуг. Это жилища Темных
людей, многочисленного порабощенного народа Длинного Глаза. Я видел
серо-оливковые грубые лица, сальные иссиня-черные волосы. Подошла какая-то
старуха. Женщина слезла с лошади и вошла со старухой в лачугу.
Это было то, что я мог разглядеть во сне издалека. Теперь что-то
потащило меня ближе, в двери. Как сквозь дымку я увидел женские
"прелести": кровь, боль, отвращение. Старуха, похожая на черную жабу,
склонилась над своей работой. От того, что она делала, меня выворачивало,
но я не мог отвести взгляд.
Богиня Уастис застонала только однажды. Она храбро терпела, пытаясь
освободиться от меня в хижине знахарки.
День сменился ночью, ночь - предрассветными сумерками.
Белокурая женщина шевельнулась. Она прошептала: "Все?" Ее голос был
очень молодым (трудно представить - тогда она была девушкой), очень
молодым, но усталым, изможденным болью.
Черная жаба раболепно согнулась и произнесла:
- Нет.
Уастис спросила:
- И что теперь?
Она уговаривала себя потерпеть, как это делает мужчина, когда ему
сообщают, что зонд должен пройти еще глубже, чтобы освободить наконечник
копья из его тела.
Старуха-жаба сказала:
- Ничего теперь. Будет ребеночек. Его нельзя отделить от тебя.
Уастис вздохнула, и только.
Однако ее отчаянное неприятие, исходящее из ее мозга, раздирало мое
сердце, сжигало его. Это отрицание сушило меня. Она вырезала бы свою матку
ножом, если бы таким образом могла избавиться от меня.
Я проснулся в поту. На моих щеках чувствовалось что то соленое, но не
пот и не брызги моря. Это были слезы. Однажды научившись, люди быстро
привыкают плакать. Я подумал: "Ну, я давно все это знал, - что она меня
ненавидит. Хотя я и не знал, что она решилась выковырять меня с помощью
костяных инструментов, я мог бы доказать это. Но я живу, я живу, а она -
рядом и будет отвечать".
Я впал в состояние подавленности, как будто меня окутали черным
плащом.
Я поднялся и отправился на двухсотмильную прогулку к реке и Каиниуму.

В этих местах погода была ближе к весенней: все еще зима, но более
мягкая.
Я прошел через несколько городков, в них было что-то от
северо-восточного стиля, который запечатлелся в обрывках воспоминаний о
моей боевой юности. Белые сводчатые галереи, высокие башни, которые не
казались теперь мне такими уж высокими, яркие крыши из разноцветной
черепицы. В западных землях и внутренних областях континента существовала
некая форма правительства - какой-то принц или кто-нибудь еще в этом роде,
сидящий весь день на заднице и приказывающий то и это. Здесь, вдоль
побережья, была провинция, раскинувшаяся далеко и довольно дикая. Эти
перлы информации я подбирал из сплетен, когда проходил через поселения. Но
меня интересовали новости другого рада.
Я много слышал о ней - о богине Карраказ. Чем ближе я подходил к
устью реки, тем больше слухов долетало до меня. Каиниум - грязная
беспорядочная земля. Законы там соблюдаются меньше, чем на провинциальном
побережье. Он стоит там, где все и вся околдованы. Если кто нибудь и
возвращается оттуда, то с козлиными ушами или превращенным в тепловодного
тюленя. Причиной всему обиталище богини - белая гора, поднимавшаяся из
океана. Временами по воде пролегала дорога, по которой можно было дойти до
горы с берега, а временами море покрывало эту дорогу и смывало несчастных
путников в пучину. Если человек был болен, он мог рискнуть отправиться в
это путешествие. Считалось, что люди с тяжелыми заболеваниями на последней
стадии возвращались совершенно здоровыми, вероятно, если до этого у них не
вырастали козлиные уши или они не превращались в тюленей.
В округе на десять миль от устья реки города уступали свои позиции
деревням. Здесь говорили на другом диалекте, и Каиниум тоже назывался
по-другому - это слово значило "Потерянные дети". Люди не вникали в смысл
этого названия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125