Еще год назад подобное обращение вызвало бы во мне взрыв ярости. Но
теперь я низко поклонился и, разумеется, с улыбкой на лице произнес:
- Радость, которую я доставлю тебе своими словами, - ничто по
сравнению с удовольствием, с которым я слушаю твои.
Глаза его вылезли на лоб от удивления, при этом один смотрел на меня,
другой - на мой пояс. Соскочив с лошади, Дарг Сай бросился ко мне, обнял и
похлопал по спине, заливаясь раскатами хохота. Дело в том, что я
непроизвольно заговорил на том языке, на котором говорили между собой
разбойники, и он принял меня за своего, невзирая на мою одежду и
внешность. Он настойчиво предлагал мне выпить вина и тигриной крови и
приглашал меня совокупиться с его женщинами и с его сыновьями.
Он подвел меня к палатке с искалеченным разбойником, восторженно
рассказывая о том, какой искусный целитель Гайст. Гайст и его братья
последовали за нами; рядом шли их женщины и, осторожно посмеиваясь,
отбивались от нападок разбойников - то неизвестно откуда доставая змею, то
вдруг загораясь белым сиянием.
Жилища в лагере были самые разнообразные - каменные хижины,
потрепанные палатки, плетеные хибары. В центре поселения в скале был выбит
источник свежей воды, вокруг которого росли сморщенные фруктовые деревья.
Там, в пещере, лежал без сознания человек с сильно покусанной правой
рукой. У ног его, рыдая, сидел мальчик. Дарг сгреб его в охапку и звучно
поцеловал, возвещая громким голосом, что пришли волшебники, и все будет
хорошо.
Гайст и Оссиф склонились над больным. На его груди тоже были отметины
от копей хищника, но они опасности не представляли. Рука же была в
плачевном состоянии. Врач из города давно бы уже отрезал ее и сделал
культю, чтобы предотвратить гангрену.
- Все дело в том, что его лошадь была приманкой, - объяснил Дарг. -
Вдруг, откуда ни возьмись, выскакивает тигр и набрасывается на них. Раз -
и он уже откусил ему пол руки. Наверное, подумал, что это закуска, старая
бестия.
Мальчик всхлипнул.
- Боюсь, что ему придется расстаться с рукой, - сказал Гайст.
- С правой рукой! - проревел Дарг. - Только подумайте - это рука, в
которой ему держать нож! Вы должны ее спасти. - Он, улыбнувшись, почесал
подбородок. - Спасти - или не видать вам кузницы.
Гайст, выпрямившись, подошел ко мне и заговорил на правильном
масрийском языке:
- Я постараюсь ему помочь, но он все равно может умереть. Разбойники
из Восточной Пустыни не понимают, что мы фокусники, а не волшебники. Мы не
умеем исцелять людей. Среди нас есть только один человек, который сможет
это сделать.
- Нет, - сказал я.
- Значит, ты отказываешься использовать свою Силу не только во зло,
но и в добро? Значит, жизнь тебя ничему не научила?
- Я поклялся, что никогда больше не буду заниматься волшебством,
Гайст. И я сдержу эту клятву.
- Тебе еще жить много лет. Ты подумал, сколько раз тебе еще придется
вот так же заставлять себя отказывать людям в помощи?
Раненый зашевелился и слабо застонал от боли. Мальчик подбежал к нему
и обхватил его здоровую руку своими.
- Меня это мало трогает, - сказал я Гайсту, как будто он специально
организовал это представление, чтобы разжалобить меня.
- Но, Вазкор, - произнес Гайст, - разве тебя когда-нибудь трогало
человеческое горе?
Я не ожидал от него такое услышать. Слова его задели меня за живое,
разбередили давно зажившие раны.
- Ты не знаешь сострадания, - продолжал он без малейшей тени гнева в
голосе, просто констатируя факт. - Все беды человеческие обходят тебя
стороной - так как же ты можешь испытывать сострадание? Тебе должно быть
понятно, что жалость, которую один человек испытывает, видя муки другого,
по сути своей - страх, что и его самого может постичь такая же участь. У
нас холодеет сердце и идет мороз по коже, когда мы сталкиваемся с
болезнью, ранами, смертью, поскольку мы знаем, что и нас это может
коснуться. Но ты, Вазкор, чья плоть не подвержена этим несчастьям, разве
ты можешь переживать вместе с нами?
У меня перед глазами снова витал застреленный олень, и я вспомнил,
что я тогда чувствовал - жалость, порожденную страхом при виде смерти. И
еще мне пришло на память, как я помогал жрецам во время чумы, пытаясь
облегчить страдания других, как будто тем самым я мог отвести болезнь от
себя. Да, Гайст был совершенно прав. И тем не менее, без него я не смог бы
так отчетливо это осознать.
- Не надо себя упрекать, - продолжал он. - Не требуй от себя
большего, чем то, на что ты способен. А способен ты лишь на мимолетные
проблески жалости, вызванные ностальгией. Истинное сострадание тебе
недоступно. Зато тебе доступно нечто гораздо большее. Спроси у этого
человека, что ему больше по душе - чтобы ты его жалел или чтобы вылечил?
Рука Дарга легла мне на плечо.
- Что такое? Вы тут болтаете по-масрийски, а мой солдат воет от боли,
как волчица. Ну же, Гайст. Вылечи его!
Я произнес хриплым, как у подростка, голосом:
- Гайст, пускай все уйдут. Раз уж я должен это сделать, я не хочу
никаких свидетелей.
Гайст вывел людей из пещеры. Я слышал, что он рассказывает им на ходу
сочиненные небылицы о том, что я учился в Золотом Бар-Айбитни у известного
доктора или еще что-то в этом роде. Увели и всхлипывающего мальчика, и я
остался наедине с корчившимся и стонущим от боли раненым.
Я его вылечил. Я не испытывал ни гордости, ни удивления, ни
презрения, ни удовольствия, и моя бесчувственность меня нисколько не
волновала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125