Четыре пятых жителей Пальмового квартала, где раньше ночью было
светло, как днем, ушли в горы, унеся с собой светильники. Но костры
продолжали гореть, к ним то и дело бесшумно подъезжали телеги, наполненные
безмолвным грузом. Пьяный часовой, стоявший на крыше башни, в страхе
отпрянул, когда я галопом проскакал мимо. Удары копыт, прозвенев по
мостовой, эхом отдавались по соседним улицам, как будто скакала не одна
лошадь, а двадцать.
Рядом с доками, как раз за Рыбным базаром был сложен еще один костер.
Склады, разрушенные в ночь восстания, так и не были восстановлены, над
ними в беззвездное небо поднимался голубоватый дым костра, на котором
жарилась человеческая плоть.
У ворот храмов, как и прежде, виднелось скопление больных. Если число
их и уменьшилось, как сказал доктор, то я этого не заметил.
Моя кровь бурлила, как молодое вино. Я искупил свою вину, страх
исчез.
Да, было отчего испугаться часовому при виде этой неистовой скачки
между темнотой и красным сиянием - как будто бог смерти пронесся мимо.

4
Было нетрудно, позаимствовав чью-то рыбацкую лодку, выгрести в темное
море. Патруля на набережной не было. Мачты кораблей возвышались над водой
дремучим лесом. Где-то хрипела музыка и раздавались пьяные голоса,
звучащие среди неподвижного молчания, как удары кувалды, - эти люди
молились о спасении винным бутылям.
"Иакинф Вайн-Ярд" стоял в стороне от дока, куда хессекам с большим
трудом удалось его оттащить во время пожара. Мой южный корабль с нежным
южным именем. Давным-давно на острове Пейюана я предвидел, что он приведет
меня к моей матери-ведьме.
Силы вернулась ко мне увеличенными во сто крат. Весла казались
легкими, как стебли тростника, и темный берег с точками горящих костров
быстро отдалялся. Я оглянулся через плечо и увидел очертания высокой
галеры. На верхней палубе мерцал неяркий свет, три или четыре черных
силуэта безмолвно ожидали моего прибытия. С борта была спущена веревочная
лестница. Никто не помешал мне привязать лодку и подняться.
Все было не совсем так, как во сне. Исчезли все украшения, на мачтах
не было парусов. Свет потрескивающего пламени лизал палубу, покрывая ее
огненным узором. Увидев шесть человек хессеков у перил и около десятка
сидевших на корточках в кормовой части, я вспомнил, что не все восставшие
погибли в ту ночь - эти скрылись здесь от воинов императора. Может, внизу
был еще кто-нибудь. Меня это не беспокоило - если понадобится, я смогу их
убить. Ведьме не удалось перехитрить меня. Она больше не осмеливалась
использовать против меня мою собственную силу.
Я обратился к ним на их языке:
- Где она?
Никто из них мне не ответил; голос раздался у меня за спиной.
- Здесь, мой дорогой.
По кожа у меня пробежали мурашки. Я обернулся. Она сидела передо мной
на одном из диванов Чарпона. Она, похоже, очутилась там с помощью
колдовства, потому что за секунду до этого ее там не было.
Она ослепила меня белизной обратившегося в плоть огня, белизной, от
которой мне стало не по себе, белизной бескровной и нечеловеческой. Лицо
ее, как всегда, было закрыто, на этот раз - вуалью из желтого шелка,
которая свешивалась с серебряной диадемы, надетой на ее белые волосы. Что
скрывалось за этой вуалью? Голова кошки или паука? Позади нее, в точности
как мне представилось во время лихорадки, на вантах болталось человеческое
тело, привешенное за ноги и разодранное чайками. По изуродованным останкам
я узнал Лайо, своего посланника.
- Вот он, ваш мессия, - обратилась женщина к хессекам. - Вот он,
Шайтхун-Кем, йей с'улло, йей с'улло. Бог, явившийся на землю, прежде вас.
Шайтхун решил отомстить, и прекрасный Бар-Айбитни истекает кровью, лежа на
предсмертном одре. Но он вот думает, что перехитрил Шайтхуна; он думает,
что будет жить.
Вместе с одеждой часового Айсеп принесла мне нож. Сейчас моя рука
невольно потянулась к нему.
- Вот, посмотрите, - сказала женщина. - Этот варвар, называющий себя
в_о_л_ш_е_б_н_и_к_о_м_, все-таки предпочитает пользоваться оружием
презренных масрийских псов.
Знакомая насмешка. Она меня проверяла.
- Да, я волшебник, - ответил я. - Назови свое имя.
- Сделай это сам.
Кровь бросилась мне в голову.
- Ты Уастис, - сказал я. - Собака-богиня из Эзланна. И моя мать, но
тебе уже недолго осталось быть ею.
Она встала с дивана и мелкой семенящей походкой двинулась ко мне. Она
была такой маленькой и хрупкой, но от нее огромной черной тенью
распространялась невидимая Сила.
Я не сделал ни шага ей навстречу, но и не отступил назад. Она
остановилась в трех шагах от меня, и тогда я заметил, как она держит
голову - немножко набок, как будто видит меня только левым глазом. И, как
тогда, я протянул руку и сорвал с нее вуаль.
Женское лицо, на этот раз не покрытое желтой краской, лицо юной
девушки. Прекрасное, как у статуи, без малейшего изъяна, только здравого
глаза нет, и вместо него вставлен зеленый камень.
И тут меня, наконец, осенило. Кто бы она ни была, это не моя мать, не
Уастис, потому что в жилах Уастис текла кровь древней расы волшебников,
она бы залечила рану. В глазах у меня потемнело, как будто рой насекомых
внезапно налетел на яркий свет, а потом я все увидел по-новому.
Я все время охотился за призраком, пытался поймать отражение в
зеркале.
Нет, это не Уастис. Обман исчез, ушел, как вода в песок. Ее одежда из
грубого полотна - грязная и рваная, на голове у нее - обычная хессекская
копна волос, ее единственный глаз - черный глаз хессека, ее белая кожа
отливает хессекской желтизной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125