- Я не имела в виду... и не думала...
- Так подумай сейчас. Обо мне.
- Карраказ, - сказала она.
- Пусть она подождет. До завтра. Я забыл о ней, как она намеренно
забыла обо мне.
- Но... - начала она.
- Тише, - сказал я.
Ее взгляд поплыл, рот, даже сейчас пытающийся говорить, слился с
моим, еще до того как смог найти нужные слова, в горячем поцелуе. Ее тело
прильнуло ко мне. Плечи освободились от голубой води платья. Из одежды к
моим рукам поднялись груди, каждая с алой звездочкой огня, ставшей осью
моих ладоней. Она отвернула голову и тихо попыталась сказать, что так не
должно быть. Но ее руки уже ласкали мою спину, и она прильнула ко мне, как
будто мир рушился, и остался только я, чтобы спасти ее.
Я прижал ее к себе, и мы упали на гору мехов. Где бы ни соприкасались
наши тела, огонь пронизывал нашу плоть. "Это новое ощущение", - подумал я,
но эта мысль тут же выгорела из моего черепа. Платье как бы само звало
меня освободить от него ее прекрасное тело. Ее ноги были прохладные и
гладкие, но внутри их пылал огонь. Серебристый пушок внизу ее живота не
был похож на человеческий, как и никакая другая часть ее распростертого
тела, лежащего передо мной в свете свечей, как груда белого снега с
рубиновым пятном рта, двумя алыми звездами на грудях и розовой пещерой во
льду. Она не была девственницей, однако, как у какой-нибудь молодой богини
в легендах, ее невинность, казалось, вернулась к ней специально для меня.
Но она, похоже, была искушенной.
Голова Рессаверн откинулась назад. Она вручала мне себя с молчаливым
диким наслаждением, ничего больше не отрицая.
Ее ненакрашенные ресницы были изящного платинового цвета. Я коснулся
ее глаз губами и ощутил солоноватый привкус. Я спросил ее, почему она
плачет.
- Потому что этого не должно было случиться между нами.
Многие женщины говорят так, утомительно стеная при этом, но с ней
было иначе.
- Это должно было произойти, - сказал я. - Ресса, мы с тобой похожи и
нравимся друг другу, ты и я.
- Да, - сказала она.
- А что ты имеешь против? Потому что мы пришли в этот мир через одну
и ту же дверь, что мы брат и сестра? Неважно. У нас разные отцы. Кроме
того, это слишком дикий взгляд на жизнь, чтобы помешать маленькому
кровосмешению. Или, может, мне надо предположить, что ты воспитывалась
среди дикарей? По-моему, тебя обучала Джавитрикс.
Ее слезы высохли. Ее глаза, которые я видел минуту назад ослепленными
удовольствием, теперь снова превратились в огромные опаловые диски,
непроницаемые, но проникающие повсюду.
- И еще, - сказал я, - кто узнает, после того как мы покинем эту
волшебную гору - твою родину?
- Нет, - сказала она. - Покинешь ты, а я остаюсь.
- Ты пойдешь со мной, - сказал я. - Ты же знаешь, что не позволишь
мне путешествовать одному.
- Позволю.
- Я испрошу тебя у старой леди, - сказал я, пытаясь пробиться сквозь
эту тень, легшую на ее лицо, как надвигающаяся ночь. - Я встану на колени
перед твоей Карраказ...
- Нет, - прервала она, и ее сильные, тонкие пальцы впились в мои
руки. - Не ходи к ней теперь.
"Она боится, - подумал я. - Она считает, что предала колдунью тем,
что легла со мной в постель, и будет наказана. Это уже слишком для нашей
милой матушки".
- Пока я рядом, она не причинит тебе вреда, - сказал я.
Глаза Рессаверн вспыхнули. И я увидел, что это был гнев.
- Ты не дурак, - сказала она, - так и не глупи. То, что я говорю
тебе, это пророчество, предостережение. Оставь остров и живи своей жизнью
где-нибудь вдали. Забудь о том, что сейчас было между нами, и о своих
поисках Карраказ. - Ее гнев опал, и она мягко произнесла: - А теперь пусти
меня.
- Я не закончил с тобой, - сказал я.
- Но я закончила с тобой, Зерван. Да, в этом есть и моя вина, что мы
здесь. Я признаю, ты - мой победитель, и я уступаю тебе. Но теперь все. Ты
не заставишь меня сопротивляться. Ты не знаешь женщин с этой горы.
Этот спор заставил меня снова возжелать ее. Она не стала особо
сопротивляться, а только когда я вошел в нее, застонала. Изгиб, где
встречаются ее плечо и горло, источал аромат каких-то незнакомых цветов,
сильнее, чем апельсиновый цвет. На секунду моя голова наполнилась светом,
затем тьмой, и последний завершающий удар был похож на удар ножа в мое
сердце.

В эту ночь я видел во сне своего отца. Тогда я правильно понял его
приход. Это было всего лишь еще одно зазубренное лезвие, подобранное в
холодном рассвете, что разбудило меня одного в том месте.
Как же хорошо я помню этот сон, как если бы он был реальностью,
воспоминанием, чем, возможно, он и был на самом деле; или он был
фрагментом какой-то другой жизни, где среда обитания была иной.
В этом сне я снова был ребенком, может, лет пяти. Он поднял меня к
высокому окну, посмотреть на марширующие на улице войска. Была зима, земля
покрыта белым снегом, на котором резкими черными пятнами выделялись люди и
лошади. Он тоже был черный, черные одежды, черные волосы, смуглая кожа и
черные драгоценные камни на ней. Гораздо чаще бросая взгляды на него, чем
на его войска внизу, я вдруг с тревогой увидел отчетливый образ, как
обычаю рисует ребенок, темный столбик с пустым пятном вместо лица. Но
затем отец сказал: "Смотри вниз". Я тут же повиновался ему. Мне было пять
лет, однако, я знал, меня научили: ему все должны повиноваться. "Ты должен
запомнить на всю жизнь, - сказал он, - что ты наследуешь это, стремишься к
этому, тренируешь свое тело и ум для этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125