Старые рыбаки так объяснили мне его происхождение: чтобы
умиротворить богиню, обитающую на море, в жертву были принесены младенцы.
А я подумал про себя: "Только один, и он здесь".
Выше к устью земля шла на подъем. Древняя дорога, когда-то мощеная,
разбитая и заросшая травой, а теперь вся заваленная снегом, привела меня к
месту, где река впадала в море. Заснеженные леса спускались к реке,
которая красновато блестела в лучах заходящего солнца. В ширину устье было
около трех миль. Только одна единственная маленькая деревушка примостилась
внизу, под защитой леса.
Я не собирался идти в эту деревню. Мне незачем было идти туда: ни
пища, ни какое-то особое убежище на ночь были не нужны мне, я привык
обходиться без этого, к чему меня как раз и приучили в дни моей жизни в
племени. Но проходивший мимо человек, гнавший шесть курчавых пегих коз,
посчитал, что я направляюсь в деревню, и речисто пригласил меня пойти туда
вместе с ним. Выяснилось, что в деревне было что-то вроде
импровизированного постоялого двора и его владелец был братом пастуха коз.

2
Этот постоялый двор был бедным заведением, рассчитанным на любителей
выпить и редкие случайные корабли, направлявшиеся к городам вверх по реке.
Стены были раскрашены в красно-коричневую клетку. С балок свисали бобы и
лук-салат, над очагом коптилась рыба, а под ногами путались собаки.
У меня не было денег, и в конце концов мы сошлись на обмене моего
шрийского плаща, грязного, но все еще годного для носки, на хлеб и пиво,
которое мне не понадобилось, а следовательно, я и не притронулся к ним, и
шаткую кровать наверху.
В таком местечке незнакомое лицо всегда является источником шума. Для
этого народа с соломенными шевелюрами особый интерес представлял цвет моих
волос. Темноволосые люди приходили из внутренних областей континента. Мне
сказали, что у их принца волосы были, как мои, цвета воронова крыла. Им я
сказал, что родом из некоего города, где прослышал о дальнем юге. Они
ничего не знали о дальнем юге. Мое новое имя, приспособленное к местным
условиям, даже в этом диалекте осталось неизменным. Это было имя, которое
подарила мне дама в паланкине. Зерван - Темноволосый незнакомец. Мысль,
что я вступаю во владение колдуньи, облаченным в имя моего отца, начинала
нервировать меня. У меня не было права красть это имя после всего того,
что она украла у отца, а может быть, у меня вообще не было права ни на
что, принадлежавшее ему. Я пойду к ней как незнакомец.
Жители деревни были люди приветливые, не тупые, какими часто кажутся
чужестранцы, но сообразительные и любопытные. Они поняли, что я собираюсь
за реку, но ничего не сказали насчет этого, за исключением одного
человека, предложившего отвезти меня в своей рыбачьей лодке до мелководья,
но не дальше. Смогу ли я перейти остаток реки вброд? Я поблагодарил его,
сказал, что смогу, и поинтересовался, чего он так боялся.
- Что ты не боишься, ясно, - сказал он, - иначе не пошел бы туда.
- Дикая земля, - сказал я. - Город потерянных детей. Остров на море с
волшебной дорогой туда. Колдунья - богиня.
- Потерянные дети, - сказал он. - Да.
Тишина нависла над нами. Девушка-служанка, которая весь вечер
пододвигала ко мне мою нетронутую еду, а затем я отодвигал ее, произнесла:
- Один ребенок был отсюда. Мне было три года. У сестры моей матери
родился мальчик. Он был белокурый. Сестра моей матери сказала: "Госпожа
отметила его". Она положила младенца в плетеную колыбельку, пошла через
реку, пришла в Каиниум и оставила его там. У тети было десять детей, и
восемь из них были мальчиками, так что не велика потеря.
- Ты хочешь сказать, - произнес я, - что богиня претендует на
белокурых детей как на своих собственных?
- Эта девушка не знает, что болтает, - сказал человек с лодкой.
- Это никому не вредит, - сказала девушка. - Кто будет слушать меня?
Входная дверь позади нее открылась, впуская порыв злющего ночного
ветра. Тот, кто пришел из ночи, заставил меня похолодеть.
Он был примерно моего роста, тоже сложенный как воин, хотя слишком
изысканный, как любая серебряная статуя в Бар-Айбитни. Он вышел на место,
освещенное масляными лампами.
Его юное лицо, надменное, но привлекательное, было чисто выбрито,
белоснежная кожа, белокурые волосы до плеч. Его сверкающие одежды были
сшиты из редкостного белого шелка. Но больше всего привлекали внимание его
глаза, которые сверкали на лице, как два отполированных алмаза.
Служанка закричала, напуганная таким внезапным появлением, совпавшим
с ее словами.
Повернувшись как пантера, он тихо сказал ей:
- Не бойся. Я не причиню никому из вас вреда.
Затем он посмотрел прямо на меня.
Что-то задвигалось в глубине его сверхъестественных глаз. Это было
подобно тому, как смотреть на белый огонь. От его взгляда нельзя было
спрятаться. Колдовские глаза.
Он в совершенстве, как местный, говорил на диалекте этой деревни,
чего я не ожидал от него. Теперь он резко обратился ко мне на диалекте не
менее совершенном:
- Sla, et di.
Это был язык городов, на котором я говорил в Эшкореке, но какой-то
более древний, в своей первоначальной форме. Он грубо сказал: "Как я
установил, ты здесь".
Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять его, ибо я, как и
все остальные в комнате, был ошеломлен его появлением, неприятно совпавшим
с рассказом девушки.
- Et so, - произнес, наконец, я ("Я здесь").
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125