Гек шагнул к нему
и в движении, пыром, вогнал конец ботинка туда же, в солнечное сплетение.
Доминико завалился, теперь уже на спину и почти сразу -- на бок. И опять он
корчился на полу, широко разевая беззвучный рот, а зрители молча и со
страхом следили за происходящим.
Доминико оказался на редкость здоровым и выносливым парнем: он вновь
сумел подняться на колени и уже ухватился за стойку своей кровати, чтобы
окончательно встать на ноги; его сознание пока не участвовало в этом,
действия носили автоматический характер, но он пытался встать. Проблему
следовало решить сразу и надолго, поэтому Гек решил продолжить. Пользуясь
тем, что враг еще на коленях, он вплотную придвинулся к нему, пальцами левой
руки залез в хрипящий рот, крепко уцепил за язык и резко выдернул его
наружу. Правой рукой плотно придавил темя и врезал коленом по челюсти --
снизу вверх, а носком еще раз в область груди. Получилось удачно: остальные
заключенные увидели только, что он вроде бы ударил еще раз и отскочил в
сторону, а у Доминика изо рта хлынула кровь и справа на подбородке вспучился
темный кровавый комок. Доминик опять упал -- вниз лицом и уже не шевелился,
только лужица крови из под головы быстро увеличивалась в размерах. Молодой
паренек, сидевший за кражу, ровесник Гека, охнул и перекрестился. Гек
повернулся лицом к сокамерникам и ни на кого не глядя проговорил с нажимом:
-- Ну что смотрите, упал человек с кровати и расшибся... Сверчок!
Стукни в дверь, пусть доктора вызовут и поскорее, он вдобавок и язык свой
длинный прикусил.
Сверчок -- тот, кого он пнул во время экзекуции, послушно попятился к
двери, чтобы не поворачиваться к Геку спиной. Он тоже не был новичком в
тюрьме и знал, как быстро происходят иной раз камерные перевороты. Уверенный
тон, жестокость молчаливого и незаметного до сих пор новичка, сноровка в
расправе да и сама эта молчаливая отстраненность безошибочно указывала на
некую исключительность его самоощущения здесь. Слово "мафия" не в ходу на
Сицилии и никогда не употребляется в сицилийских тюрьмах, но это не значит,
что о никто не знает о сообществе так называемых "людей чести". Гек
подсознательно прибегнул к такой манере разговора, подметил, что спокойствие
и замаскированная угроза -- в стиле невидимой, но реальной стороны
сицилийской жизни. Кроме того, он постоянно общался в последние месяцы с
представителями подпольного бизнеса на Сицилии, кое-что усвоил и перенял. К
моменту посадки он даже успел почти полностью избавиться от акцента, а
остатки его воспринимались просто как личные особенности речи. это, между
прочим, больше всего изумило и восхитило Бутеру:
-- То в тебе кровь заговорила, мой мальчик, та самая родина!
Гек знал свои способности к языкам, но тоже был доволен...
Фра Доминико погрузили на носилки и унесли. Потом начался поголовный
шмон. В тайнике возле очка нашли два кастета и металлический прут, давнее
захоронение, о котором, по-видимому не подозревал даже Доминико с дружками.
Личный обыск и осмотр не дали ничего, -- Гек предусмотрительно действовал
почти исключительно ногами. Свидетелей не оказалось: каждый в момент падения
чем-то был занят, все слышали звук падения и обернулись только после этого.
Ясно было, что в правды в свидетельствах не было ни на грош, но изменить
свои показания и помочь следствию докопаться до истины никто не пожелал.
Такой оборот дела вполне устраивал Гека; он наравне со всеми подвергся не
слишком усердному допросу и тоже ничего не показал. К тому же, спустя
некоторое время, допросы, как по мановению волшебной палочки, прекратились и
вновь покой воцарился в камере. Фра Доминико, он же Альфонсо Пуццоло,
тридцати четырех лет, трижды судимый, -- умер на исходе вторых суток после
побоев, так и не придя в сознание. Вскрытие показало, что у него сильно была
повреждена селезенка, кусок сломанного ребра проткнул легкое, язык почти
полностью перекушен.
Неловкое падение на каменный пол устраивало всех, не только Гека;
никому не было дела до того, по какой причине Доминико расстался с жизнью --
ни на воле, ни в тюрьме. Поэтому, как только он скончался и перестала
существовать потенциальная возможность узнать о происшедшем от него самого,
расследование поспешили свернуть, а дело сдать в архив.
Гек не знал, что ему делать с бременем власти, которое обрушилось на
него после свержения прежнего идола: молча и единодушно его признали главным
все, включая осиротевших прихвостней веселого Доминика. Но Голубь и Сверчок
так и не обрели нового хозяина. Гек для острастки дал по морде каждому из
них, посоветовал вести себя тихо и не крысятничать, пользоваться же их
услугами не пожелал. Более того, он выбрал низкорослого угрюмого
крестьянина, сидевшего за убийство из ревности и назначил старостой камеры с
тем, чтобы по всем вопросам обращались только к нему. Такое решение никто не
оспорил, но жизнь в камере продолжалась с оглядкой на него: все лучшее из
посылок неукоснительно предлагалось Геку. Он принимал дары, но не всегда и
понемногу, иногда сам угощал кого-нибудь из обездоленных. Гек понимал, что
местные порядки отличаются от Бабилонских и невозможно одни заменить на
другие, да и не нужно. А чтобы активно управлять -- необходимо знать здешние
обычаи и следовать им, иначе весьма легко попасть в непонятное. Поэтому Гек
внимательно изучал новую среду обитания, подмечал и усваивал местные
правила, но старался свести к минимуму собственные инициативы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133