Отец вернулся, грянулся на
стул, поднятый Геком, и еще отхлебнул. -- Может, ты голоден, сейчас
сообразим чего...
Гек счастливо фыркнул и сел к столу, напротив:
-- Папка, я недавно ел, ты же мне сам кашу давал! Гречневую -- забыл?
-- Почему это я -- забыл? Я ничего не забываю, никому и ничего, и
никогда. Просто смотрю -- худой больно, кожа да кости. Там тебя, небось,
голодом морили долгополые, в монахи зазывали?
-- Нет, нормально кормили. Другой раз кто и попросит добавки, так тем
давали, особенно новеньким, а я ни разу не спросил, мне хватало -- я же
меньше других был. А только в спальне вечером у нас все равно дрались и
ругались, хоть отец Анри говорил, что это тяжкий грех. И еще латыни нас
учили... А щенк...
-- Эх, эх. -- был смех, да вышел грех. Теперь ты дома и латынь учить не
надо. Был тут хрен с горы, попечитель окружной, интересовался -- почему в
школу не ходишь? Ты уж ходи, сынок, а то эти паразиты тебя с пособия снимут,
если я посеща...емости... не обеспечу. и вот что: ходить будешь в другую
школу -- через квартал. Правда там ирлашек много, да и черномазые
попадаются, но здесь и мне пригляд удобнее делать, и с этими харями
очкастыми из твоей прежней школы общаться не придется. Подходит такое дело?
Гек увял. О той школе -- No55 -- ходили самые разные и невероятные
слухи, но хороших слухов -- не было. Драки, вши, вымогательство, в старших
классах -- наркотики, ранние беременности и черт те что еще. Там был стык
черного и ирландского районов: разноцветные одноклассники за порогом школы
превращались во врагов и метелили друг друга без пощады.
-- А меня там бить не станут почем зря, ведь я из другого края?
-- Пусть попробуют единственный разок -- из параши хавать будут -- и
они и предки их, если вступятся. Я, сынок, и не таких седлал и пришпоривал,
сверху сидя -- ну да сам увидишь...
Гек прибодрился. Ему представилось вдруг, как в школе его попробует
запрессовать какой-нибудь старшеклассник -- гроза всей школы, шпана и
черномазый, а тут случайно в школу зайдет отец и так его отметелит на глазах
у всех, так моську расквасит, что никто к нему больше приставать не будет, а
кто подойдет -- первый будет руку подавать -- здороваться. Гек собрал со
стола грязную посуду -- эмалированную миску, ложку, кружку из под молока,
левой рукой прижал все это к груди, а правой осторожно потащил бутылку
из-под обмякших пальцев мертвецки пьяного родителя. Как бы лишившись опоры,
Ангел подался влево и вместе со стулом повалился на пол. Гек, видя, что стул
цел, а отец не расшибся, вместе с бутылкой побежал на кухню, опустил в
раковину посуду, включил горячую воду, а сам вернулся в комнату и поставил
бутылку в шкаф, -- в ней еще оставалось граммов двести. секунду Гек
размышлял: может, попробовать, отхлебнуть, -- отец и не заметит ничего, но
тут же содрогнулся от этой мысли, закрыл дверцу и спрыгнул со стула. В свое
время он отведал самогона, единым духом выпив тайком от отца полстакана
первача. Его вырвало тогда минут через двадцать после начала веселья и рвало
всю ночь напролет с промежутками, не превышающими получаса. Счастье еще, что
батя был в полном отрубе и не просыпался до утра... Под ногами хрустнули
осколки от гипсовой статуэтки -- собрать бы надо. Но нет, отец запретил, а
они с батей вместе теперь, отец разрешит -- и он уберет, чтобы все честно
было. А когда накопит денег, то найдет и купит точно такую же царевну --
чтобы даже вблизи не отличить от старой, -- вот отец обрадуется... И снова у
них будет память о матери. Гек ухватил отца за правую руку и потащил его по
половицам -- вдоль, к тахте, на которой тот всегда спал. У Гека не хватило
бы сил поднять отца на постель, разбудить его также не было возможности --
он обычно отключался наглухо. поэтому Гек попросту взял с тахты подушку,
достал из комода ватное одеяло, одеялом укрыл, а подушку подсунул под
голову. Наволочку и пододеяльник давно бы надо было сдать в прачечную, но
Ангел, как и все пьяницы, был неряшлив, а Гек и не задумывался над подобными
мелочами -- на улице и в школе царила еще большая грязь и даже в приюте было
немногим лучше. То есть в приюте, конечно, белье стиралось вовремя, но такая
там была ветхость, такая нищенская опрятность, что в глазах Гека разницы не
ощущалось.
Внезапная боль впилась в голову и разорвала сон:
-- Па-а-дъем, гаденыш!... -- И столько было ненависти и садистского
нетерпения в отцовском крике, что Гек даже не успел вякнуть, молча вцепился
в отцовскую руку, чтобы ухо не оторвалось, а ногами судорожно елозил по
деревянным половицам, пытаясь встать.
"Папка! -- хотелось ему крикнуть, -- мы же помирились, а потом спать
легли, я же ничего не сделал!" -- Но язык словно отнялся и Гек только
беспомощно мычал.
-- Ты по карманам шарил? Ты, больше некому! Двери-окна изнутри закрыты,
-- где лавье, сучий потрох -- сорок талеров было, где!?
Отец выпустил ухо, попытался перехватить поудобнее -- за волосы, но
пальцы только царапнули по макушке, не захватив ни единой пряди -- не успели
еще отрасти. Получив свободу, Гек обрел, наконец, дар речи:
-- Папка! Не брал я денег, ей-богу не брал! Ты поищи получше... вон,
вон лопатник твой, под кроватью валяется!... Ангел в два приема развернулся
и стал тупо вглядываться в полутьму под кроватью, покачиваясь и как бы
приседая на непослушных ногах. Часы на стене отстукивали начало пятого, на
улице еще не рассвело, в комнате ярко горел свет из трехрожковой люстры и
торшера в углу -- недавнего отцовского приобретения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133