"Январский мороз
позабытой любви", "Июльские грозы, как желтые розы", "не май месяц,
начальник..." и т.п.
Микрорайоны, где население перемешалось, назывались -- винегретные.
Крайне неблагополучными кварталами считались винегретные и черные. За ними
следовали айсорские и ирландские, следом итальянские, самым спокойным слыл
Чайна-таун. Там тоже, случалось, грабили и убивали, но почти всегда --
своих, без шума и массовых побоищ.
В окраинном, винегретном, примыкавшем к ирландскому, районе, где
селилась шантрапа, не помнящая или не признающая кровного родства с далекими
предками, в семье отставного урки и вечно пьяной дворничихи родился мальчик,
которого назвали Гекатором, или попросту -- Геком. Гекатор Сулла не помнил
своей матери -- она умерла в католическом лазарете от гнойного перитонита в
возрасте сорока двух лет, когда Гектору еще не исполнилось четырех. Он был у
нее поздним и единственным ребенком, хотя попыток стать матерью она не
прекращала, начиная с четырнадцати лет, с любым желающим. Все что у Гека
осталось от матери -- тусклая цветная фотография: мать -- короткая и
некрасивая, стоит в осеннем парке среди желто-багровых деревьев. У нее на
руках -- белый сверток, перетянутый голубой лентой. Позднее отец в припадке
пьяной безадресной злобы сжег фотографию и у Гека не осталось ничего, чем бы
он дорожил.
Отец был десятью годами младше своей подруги, он гнал самогон, это было
его профессией всегда, сколько помнил Гек. Пойло получалось крепкое и
дешевое, постоянные потребители поговаривали, что и вкусное. Своего зелья
отец не употреблял будучи при деньгах, а покупал только "казенку" -- водку,
виски, ром, бренди -- под настроение, как он говаривал окружающим.
Околоточный почти никогда не препятствовал Ангелу -- так прозвали отца Гека
-- в его занятиях, изредка сволакивал его, пьяного в стельку, в участок до
утра, дам давал несколько раз в морду, утром же отпускал как ни в чем не
бывало. Из-за безнаказанности такой тянулась за Ангелом дурная слава
осведомителя и провокатора. Но поскольку серьезные люди с ним не водились и
отраву у него не покупали, то ему и это сходило с рук. Ходили также слухи о
его бурном прошлом: дескать, законным ржавым уркой катился Ангел по южным
лагерям и на воле, да где-то оступился..., а то и скуржавился. Всякое слышал
Гек, не знал, чему верить, но уж чего не отнять -- блатных песен знал отец
множество. Одну, про адвоката Шапиро, отец особенно любил и исполнял на
кухне почти каждый вечер безо всякого аккомпанемента. Сначала Гек думал, что
Шапиро -- блатной термин, обозначающий еврейскую национальность, и только в
школе понял, что это просто фамилия.
В маленькой однокомнатной квартирке кроме двух кроватей, шкафа и стола
с двумя стульями не было ничего, не имеющего отношения к изготовлению браги
и самогона. Запах от барды был таким густым и крепким, что не умещался в
квартире и норовил вытечь сквозь дверные и оконные щели во двор и на
лестничную площадку, благо квартира находилась как бы на отшибе лестничной
клетки первого этажа и имела отдельный вход с улицы.
Все было пропитано этим поганым запахом, из-за него мальчишки
безжалостно изгоняли Гектора из своей компании, дразнили вонючкой и
шакаленком, а когда он огрызался -- били. Очень скоро Гек понял: сочувствия
или снисхождения ожидать не приходится. Он затаился дома, наблюдая за миром
из полуподвального окна. Но когда ему исполнилось семь лет -- пришлось идти
в школу. На классной разбивке оказалось, что он самый маленький и худой из
всех ребят, к тому же и запах был при нем -- история повторялась. Через три
месяца Гек наотрез отказался идти в школу. Не помогали ни побои со стороны
отца, ни уговоры теток из районного "Христианского милосердия",
обеспечивавшего местных малоимущих детей, вроде Гека, обносками и
бесплатными булочками и молоком. Чтобы избавиться от побоев, Гек выходил из
дому и забивался в первый попавшийся на пути подвал или чердак расселенного
полуразрушенного дома. Такое времяпрепровождение было само по себе
небезопасным: предпортовый район, многолюдный и бедный, кишмя кишел темным и
страшным людом -- психами, извращенцами, наркоманами...
Классный наставник сообщал о прогулах отцу, тот брался за ремень...
Ситуация становилась полностью безвыходной. Гек стал похож на забитого
трусливого зверька, он почти беспрерывно дрожал, начал заикаться и писаться
по ночам. И без того худой -- он отказывался от пищи и уже походил на
скелетик. Однажды вечером к ним зашел отец Иосиф и предложил отцу поместить
Гекатора в католический приют, где мальчика подлечат, привьют вкус к учению
и слову Божию. Отец был почти трезв на этот момент и легко согласился. Гек
прожил в приюте почти пять месяцев. За это время ему вылечили энурез, он
перестал заикаться и отъелся до приемлемых кондиций: оставаясь крайне худым
-- дистрофиком все же не выглядел. Полутюремная обстановка приюта ничуть не
тяготила Гека, он и не подозревал, что жизнь может быть куда менее
безрадостной. Всегда молчаливый, он делал только то, что требовали
воспитатели, инициативы ни в чем не проявлял, сторонился других ребят и не
испытывал ни малейшей потребности с кем-либо подружиться.
Приют не был муниципальным, федеральные субсидии не предназначались
церквям любых вероисповеданий, отторгнутых от государства еще до войны, а
значит приют содержался исключительно на пожертвования частных лиц и
организаций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133