Суббота, кряхтя, поднялся и подсел
к столу:
-- Господь с тобой, Гек. Стали бы мы из с тобой из одной миски кушать,
если бы подозревали тебя в гадстве. Ты малыш еще и очень безогляден. Весь
мир кишит предателями и оборотнями. Гадов, говорю, очень много на земле.
Хочешь ли ты жизнь закончить, как я ее заканчиваю, или Варлак? То-то, что
нет. Поэтому ты не должон повторять наших ошибок. Может быть, напрасно ты
идешь урочьим путем? Еще не поздно, освободишься, станешь трудилой, семью
заведешь...
-- Я не умею... Я не знаю, как они там на воле живут, не задумывался.
Самогон, что ли, гнать, как папаша?
-- Твой папаша первый кандидат на нож и своей смертью не умрет, не
будем о нем больше. Твой выбор -- твой ответ перед жизнью, тебе решать,
Малек.
-- Ты правильный парнишка, деликатный. Наш путь выберешь, аль мужицкий
-- мы от тебя не отвернемся, пока знаемся с тобой. Но сутки тебе на
размышление даем... -- Варлак положил ему руку на плечо. -- Ты воровать
умеешь?
-- Нет.
-- Это плохо...
-- А ты что ли умеешь? -- засмеялся Суббота. -- Тебя же на первом
шипере повязали и с тех пор ты здесь... С небольшими перерывами...
Я -- это я, не надо путать... Вик, не встревай не по теме, взрослый
ведь человек... Веришь в бога?
-- Нет.
-- Напрасно. Мой бог -- Аллах. У Субботы -- Христос. Должен быть бог в
человеке, не то -- страшно под конец жизни, непосильно... Впрочем, твое
дело. Сутки на размышление, загляни к себе в душу, посоветуйся с собой, с
совестью своею. Потом еще потолкуем...
Так, говоришь, не было никого, в красных-то погонах? А этот майор,
стало быть, про тебя не знал, что ты одной ногой на воле уже?...
На черезследующий день Гека дернули якобы на допрос, но никто его не
допрашивал, посадили на скамейку возле закрытого кабинета и оставили ждать
под присмотром дежурного надзирателя, сидящего за столом неподалеку. Вот и
ждал Гек неизвестно чего, вздыхая и почесываясь. Тут-то ему и вспомнить бы
совет Варлака, пораскинуть умом о своей судьбе и о жизни вообще, по крайней
мере скучно бы не было. Но нет, разве будет четырнадцатилетний ребенок
забивать себе голову абстрактными проблемами на голодный желудок... Соседний
кабинет заняли рабочие-ремонтники, надзиратель то отвечал на звонки, то
отходил с бумагами на короткое время, а про Гека забыли. Его бы это и не
слишком доставало, но близилось время обеда, он беспокоился, что его забудут
и баланда остынет. А ведь уже май стоял на дворе, хотелось горяченького; в
камере еще было довольно тепло, а на прогулке ноги и спину прихватывало:
одежка была неважнецкая, подогнанная по фигуре, но не по сезону. Рабочие
побросали инструменты и пошли на обеденный перерыв, надзиратель опять
отлучился вглубь коридора, исчез из поля зрения. Гек немедленно
воспользовался этим и с любопытством заглянул в ремонтируемую комнату, по
всей видимости -- будущий кабинет очередной канцелярской крысы. Что он там
рассчитывал увидеть -- неизвестно, но привлек его внимание вскрытый ящик с
гвоздями-двухсотками. Не долго думая Гек схватил один и поспешил вернуться
на место -- вот-вот должен был появиться надзиратель к трещащему телефону.
Гек с большей радостью тяпнул бы спички, но не увидел их вовремя
лихорадочного осмотра ремонтируемой комнаты. Если бы во время досмотра,
перед водворением в камеру, у Гека нашли злополучный гвоздь, не миновать бы
ему дополнительного срока -- минимум в год. А могли подболтать и на
полтора-два малолетских года. Но никто не предполагал, что практически
размотавший свой срок сиделец будет так глупо рисковать. Хотя, конечно, в
опытных руках такой гвоздь -- ценное приобретение для камеры... Так прошел
целый день. Обедал и ужинал Гек тут же, перед дверью, что вообще уже не
лезло ни в какие ворота. Дважды выводили на оправку в туалет. Гека не
обыскивали и он благополучно вернулся в камеру, пряча гвоздь в рукаве.
Что-то не так шло в обычной тюремной жизни, постоянные сбои и огрехи видны
были даже Геку, который отнюдь не был специалистом по "крытому" режиму. А в
камере во время его отсутствия произошли фатальные перемены: появился новый
сиделец.
Первое, что увидел Гек, войдя в камеру -- сухари и сахар на столе перед
здоровенным бугаистым парнем, лет двадцати трех -- двадцати пяти.
Надзиратель окинул взглядом камеру и, видимо заранее проинструктированный,
не заметил ничего предосудительного. Ни Варлак, сидящий на своей шконке с
разбитым лицом, ни постельные принадлежности Субботы, в том числе его
роскошная желто-зеленая подушка, лежащая на матраце, сброшенном на цементный
пол, ни сам Суббота, как обычно сидящий у стены, только не на корточках, на
заднице, с поникшей головой и бессильно откинутыми руками, -- не привлекли
внимания представителя тюремной администрации. Он, как показалось Геку,
сочувственно глянул на него и молча вышел.
Гек все еще не мог, точнее не хотел поверить очевидному: голодных,
немощных стариков решили трамбовать, как в прежние, далекие времена, только
за то, что они до сих пор, на исходе жизни, держались за свои блатные
принципы. Тут Варлак тяжело поднялся и проковылял к параше. Там он долго
возился с ширинкой, потом стал тихонько, по стариковски мочиться. Гек понял,
что Варлак действует так странно в знак презрения к чавкающему новичку, а
Геку "телеграфирует" соответствующим образом ситуацию: вновь пришедший -- не
человек.
Гек стоял у дверей и обозревал раскинувшуюся картину, не произнося ни
слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133