однако господин президент рассудил иначе и отдал приказ:
Картаген освободить до Дня Независимости 11 февраля. немцев изгнать с родной
земли. Средство для этого применили самое простое и действенное при большом
количестве материала: атаки в лоб. Погибло более полумиллиона кадровых
военных и ополченцев, однако успехи были скромнее, чем хотелось бы. Господин
президент развязал мошну: колоссальный золотой запас безоглядно тратился на
новые и новые вооружения, все более мощные и совершенные. Внешняя разведка
получила умопомрачительные финансовые вливания и в поисках военных секретов
напоролась на ядерные разработки... Но с живой силой -- восстановить ресурсы
было не так просто. и тогда вспомнили о сидельцах: хочешь жить на свободе --
искупи вину кровью. Сотни тысяч заключенных предпочли штрафные роты лагерям,
среди них было немало "золотых"...
4 февраля Картаген был освобожден. 2 марта потоплен последний транспорт
с остатками немецких дивизий, некогда вторгавшихся в Бабилон, а теперь
спасающихся бегством. Бабилон положил в землю пять своих, чтобы справиться с
одним немцем, но приказ президента был выполнен буквально: с бабилонской
земли живым не ушел никто. Почти не брали и пленных. Мода такая возникла в
войсках: пленных не брать. Командование в последние недели войны отдавало
приказы, сулило ордена за пленных, усиливало пропаганду -- ничего не
помогало. После успешной атаки в бункерах и окопах находились только трупы
-- с огнестрельными, колотыми, резаными и иными ранами, живых -- не было.
Особенно беспощадными и яростными были штрафники, всегда бросаемые в самое
пекло...
Но по "ржавому" закону -- государству урка не слуга. В тылу ли, на
войне -- служил, значит особачился, стал скуржавым -- общий привет! Хочешь
жить -- объявись жестяным и так живи. Но "воины" за собой вины не ощущали и
попытались качать права. Их попросту стали резать, даже не допуская
дискуссии. и тогда авторитеты из вояк постановили на своих сходках: да будет
так! Их проба -- скуржавая. Служба "на хозяина" -- в пределах закона, ИХ
закона! У любого ржавого есть выбор: принять новый закон или умереть.
Тюремные законы остаются прежними, порядки на зонах -- якобы остаются
прежними... Но -- коготок увяз -- всей птичке пропасть. Если можно служить
"хозяину", значит и в самодеятельности можно участвовать и вообще активно
сотрудничать с администрацией зоны(не за красивые глазки, само собой, за
осязаемые выгоды). А господин кум -- он что, не администрация? Так возникли
узаконенные контакты с операми... Одним словом в конфликте между ржавыми и
скуржавыми администрация взяла сторону последних. Однако многие, по старой
памяти, не хотели принимать закон, по которому можно лизать жопу
администрации. И здесь плохо и туда не вернуться... Отрицая и тех и других,
нигилисты, как поначалу они назвались, создали свой кодекс поведения. Но
малограмотные сидельцы переделали их самоназвание в "никелисты", так
родилась еще одна проба "Никель". А дальше роение проб приняло массовый
масштаб. Образовались свинцовая, медная, еще какие-то и даже стальная --
пробы. Стальную, к примеру образовали жестяные -- работяги. Бывало такое,
когда господствующая на зоне проба очень круто заводила бредень, -- вконец
обирала и прессовала работягу. Перешедшие определенные пределы забитости и
страха трудилы восставали и вышибали пробу с корнем -- из зоны, или на тот
свет. Обретшие свободу, работяги не успевали оглянуться, как уже из себя
выстраивали структуру привилегий и подавления, аналогичную предыдущим. Все
возвращалось на круги своя: вчера он еще ломом подпоясывался, а сегодня
вершит судьбы недавних товарищей. И хреново вершит, как правило, потому что
не соблюдает старинных, поколениями созданных традиций, не имеет опыта и
знаний...
Каждая проба стремилась утвердить себя на зонах, сохранить и упрочить
свой аристократический статус по отношению ко всем прочим --
трудилам-фратам, прежде всего, ведь те -- работали, а значит и кормили.
Каждая проба не признавала главенство ржавых и любых других проб. Каждая
проба вырабатывала собственные нормы и ритуалы. Амплитуда норм и правил была
весьма широка, но только в пределах тюремного закона, общего для всех:
раскрытого стукача -- на нож, по заднице можно хлопнуть только пидора, после
туалета -- мой руки, перед карточным долгом все равны, и так далее... Зона
-- не курорт, это общеизвестная истина; в ее пределах, тем не менее, разным
сидельцам сиделось по разному -- одним легче, другим тяжелее. Привилегий,
жратвы, тепла и возможностей выжить тем больше, чем сиделец богаче, или по
тюремной иерархии выше, поэтому индивидуумы карабкаются по головам
окружающих ближе к кормушке. То же относится и к группам, классам
заключенных -- к пробам. Вот так и получилось, что одни урки начали резать и
трамбовать других, несогласных с ними. Резня шла по принципу все против
всех, стальные с равным удовольствием крушили ржавых и скуржавых, свинцовые
и медные стальных и скуржавых, да и ржавых, само собой. Однако, если ржавый
залетал в "сталь" или в "медь" -- не было ему пощады: кончали неумолимо и
тяжело, а если попадал к скуржавым, то выбор существовал: умри или смени
пробу. Многие предпочитали позору смерть, а многие меняли... В обратной
ситуации ржавые вообще никому ничего не предлагали -- убивали и все.
Поначалу ржавые спесиво подошли к ситуации, мол "поставим ублюдков на колени
или на ножи в два счета".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133