Капитан улыбнулся.
– О нет, лорд. Мы их не едим.
– Действительно? Мне они кажутся достаточно съедобными.
– Да, но в старом предании…
– Предании?
– Говорят, что после смерти души моряков становятся…
Капитан заметил бездну впереди, но фраза, благодаря огромной собственной инерции уже вверглась в нее. На мгновение исчезли все звуки, кроме свиста волн, плеска дельфинов и сотрясающего небеса грохота капитанского сердца. Ворбис распрямился над бортом.
– Но, конечно, мы не подвержены подобным предрассудкам? – лениво сказал он.
– Да, конечно, – сказал капитан, хватаясь за эту соломинку. – Глупые матросские байки. Если я еще услышу такое, я прибью этого типа.
Ворбис смотрел куда-то за его ухо.
– Эй! Да, ты, там, – сказал он. Один из моряков кивнул.
– Принеси-ка мне гарпун, – сказал Ворбис. Человек перевел взгляд с него на капитана и потом покорно отправился.
– Но, ах, ух, но ваше преосвященство не должно, ух, ха, заниматься таким спортом, – сказал капитан. – Ах. Ух. Гарпун – опасное оружие в неумелых руках, я боюсь, вы можете себя поранить…
– Но я и не буду, – сказал Ворбис.
Капитан повесил голову и протянул руку за гарпуном. Ворбис похлопал его по плечу.
– А потом, – сказал он, – вы угостите нас ланчем, верно, сержант?
Симония отдал честь.
– Как прикажите!
– Да.

* * *
Брута лежал на спине среди парусов и веревок где-то под палубой. Было жарко и воздух пах, как где угодно запахнет любой воздух, постоянно соприкасающийся с трюмной водой. Брута не ел весь день. Поначалу он был слишком болен. Потом просто не ел.
– Но жестокое обращение с животными не значит, что он… не хороший человек, – отважился он; звучание его голоса наводило на мысль, что даже он сам в это не верит. – Это был совсем маленький дельфин.
– Он перевернул меня на спину, – сказал Ом.
– Да, но люди куда важнее животных, – сказал Брута.
– Это мнение часто выражается людьми, – сказал Ом.
– Глава 9, стих 16 книги… – начал Брута.
– Какая разница, что пишут в книгах? – вскричала черепаха.
Брута был шокирован.
– Но ты никогда не говорил никому из пророков, что люди должны быть добры к животным, – сказал он. – Я не помню ни слова об этом. Ни разу, когда ты был… больше. Ты хочешь, чтобы люди были добры к животным не потому, что те – животные, ты хочешь, чтобы люди были добры к животным потому, что одно из них может оказаться тобой.
– Неплохая идея.
– Кроме того, он был добр ко мне. Хотя его ничто не заставляло.
– Ты так думаешь? Ты действительно так думаешь? Ты заглядывал в его разум?
– Конечно, нет! Я не умею!
– Нет?
– Нет! Люди не могут…
Брута приумолк. Кажется, Ворбис мог. Ему достаточно было одного взгляда на кого-то, чтобы понять, какие нечистые помыслы он лелеет. Тоже было и с бабушкой.
– Люди не могут этого, я уверен, – сказал он. – Мы не можем читать мысли.
– Причем тут читать, я говорю смотреть на них, – сказал Ом. – Просто видеть их форму. Невозможно прочитать мысль. Примерно так же можно пытаться читать реку. Но увидеть форму – легко. Ведьмы запросто это могут.
– «Путь ведьмы будет, как тропа, усеянная шипами», – сказал Брута.
– Оссорий? – спросил Ом.
– Да. Ну конечно, ты же должен знать, – сказал Брута.
– Никогда прежде не слышал, – сказала черепаха с горечью. – Это можно назвать обоснованным предположением.
– Что бы ты не говорил, – сказал Брута, – я по-прежнему уверен, что по правде, ты не можешь быть Омом. Бог не стал бы говорить так о Своих Избранных.
– Я никогда никого не избирал, – сказал Ом. – Они сами себя избрали.
– Если ты действительно Ом, перестань быть черепахой.
– Я же сказал, не могу. Думаешь, я не пробовал? Три года! Большую часть времени я думал, что я и есть черепаха.
– Тогда, наверное, ты и есть. Может, ты просто черепаха, думающая, что она – Бог.
– Ух… Не пытайся опять философствовать. Начав с подобных рассуждений, кончишь, размышляя, может ты просто бабочка, думающая, что она прыщ, или еще что-нибудь. Однажды все мои мысли свелись к тому, сколько надо проползти, чтобы достичь ближайшего дерева с подходящими низкими листьями, потом… Эти воспоминания заполняют мою голову. Три года под панцирем. Нет уж, не говори мне, что я – черепаха, страдающая мегаломанией.
Брута размышлял. Он знал, что об этом грешно спрашивать, но ему хотелось знать, что это были за воспоминания. В любом случае, разве так уж это грешно? Если Бог сидит тут и говорит с тобой, можно ли сказать что-то действительно нечестивое? Лицом к лицу? Почему-то, это казалось не так страшно, как сказать что-то нечестивое, когда он на облаках, или еще где-то.
– Насколько я помню, – сказал Ом, – Я намеревался стать большим белым быком.
– Топчущим неверных, – сказал Брута.
– Это не было моей основной целью, но, несомненно, немного топтания вполне могло бы иметь место. Или лебедем, пожалуй. Чем-то впечатляющим. Три года спустя я очнулся, и тут выяснилось, что я был черепахой. В смысле, трудно пасть много ниже. «Осторожнее, осторожнее, тебе нужна его помощь, но не выкладывай ему все подчистую. Не говори о своих подозрениях».
– А когда ты начал думать… когда ты вспомнил все это? – сказал Брута, находивший феномен забывания странным и завораживающим, подобно тому, как другие находят таковой идею летать, махая руками.
– В паре сотен футов над твоим огородом, – сказал Ом. – И это, могу тебя заверить, не то место, где приятно почувствовать себя разумным.
– Но почему? – сказал Брута. – Боги не должны оставаться черепахами, если они не хотят!
– Не знаю, – соврал Ом. «Если он дойдет до этого сам, мне конец, – подумал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92