А на спине черепахи, прикованный цепями, лежал…
– Кто это?
– Брута.
– Что?
– Я не понимаю, что происходит. То ли он ударил Ворбиса, то ли нет. Или что-то еще. В любом случае, привел его в ярость. Ворбис остановил церемонию, прямо здесь и сейчас. Урн взглянул на дьякона. Еще не Ценобриарха, ибо он еще не был коронован. Среди Ясмей и епископов, нерешительно топчущихся у открытых ворот, его бритая голова сияла в утреннем свете.
– Тогда давай, – сказал Урн.
– Что давай?
– Берем лестницу и спасаем его!
– Их здесь больше, чем нас, – сказал Симония.
– А разве не так всегда и бывает? Ведь их не стало сказочно много только потому, что они схватили Бруту, верно?
Симония схватил его за руку.
– Рассуждай логически, можешь ты это? – сказал он. – Ты же философ, верно? Посмотри на толпу.
Урн посмотрел на толпу.
– Ну?
– Им это не понравится. – Симония повернулся. – Слушай, Брута все равно умрет. Но так это будет что-то значить. Люди в глубине души не понимают всю эту трепологию о форме мира и всех прочих вещах, но они запомнят, что Ворбис сделал с человеком. Так? Мы сделаем смерть Бруты символом для людей, ты что, не понимаешь?
Урн поглядел на далекую фигурку Бруты. Он был обнажен, за исключением набедренной повязки.
– Символом? – сказал он. В горле у него пересохло.
– Так надо.
Он вспомнил, как Дидактилос говорил, что мир – забавное место. И, подумал он отстраненно, так оно и есть. Здесь люди, зажаривая кого-то до смерти, оставляют ему, приличия ради, набедренную повязку. Надо смеяться. Иначе сойдешь с ума.
– Знаешь, – сказал он, поворачиваясь к Симонии, – теперь я знаю, что Ворбис – это зло. Он сжег мой город. Так и Цортеанцы поступали так же время от времени, а мы жгли их города. Это просто война. Кусочки истории. И он лгал, мошенничал и тянулся к власти, и множество людей поступают точно так же. Но знаешь, в чем разница? Знаешь, что это?
– Конечно, – сказал Симония. – То, что он делает с…
– То, что он сделал с тобой.
– Чего?
– Он превращает людей в подобия себя.
Хватка Симонии напоминала тиски.
– Ты сказал, я становлюсь, как он?
– Когда-то ты сказал, что зарезал бы его, – сказал Урн. – А теперь ты говоришь, как он…
– Хорошо, мы бросимся на них, а потом? – сказал Симония.
– Я уверен в… сотни четыре будет на нашей стороне. Я подам сигнал и несколько сотен наших нападут на тысячи их? Он в любом случае умрет, и мы вместе с ним? Что это даст?
Лицо Урна посерело от ужаса.
– Ты что, действительно не знаешь? – сказал он. Кое-кто из толпы с любопытством поглядывал него.
– Ты не знаешь? – сказал он.

* * *
Небо было голубо. Солнце пока не взошло достаточно высоко, чтобы превратиться в обычный для Омнии медный шар. Брута снова повернул голову к солнцу. Оно было где-то на ширину себя над горизонтом, но если верны теории Дидактилоса о скорости света, в действительности оно садилось, где-то в тысячах лет в будущем. Его заслонила голова Ворбиса.
– Греет, Брута? – сказал дьякон.
– Тепло.
– А будет еще теплее.
В толпе начались беспорядки. Кто-то кричал. Ворбис не обратил внимания.
– Ничего не хочешь сказать? – спросил он. – Ну проклял бы хоть на прощание.
– Ты никогда не слышал Ома, – сказал Брута. – Ты никогда не верил. Ты совсем никогда не слышал его голоса. Все, что ты слышал, было эхом твоих собственных мыслей.
– Действительно? Но я – Ценобриарх, а ты будешь сожжен за измену и ересь. Вот тебе и Ом, – сказал Ворбис.
– Справедливость восторжествует, – сказал Брута. – Если нет справедливости, нет ничего.
Он услышал тоненький голосок в своей голове, слишком слабый, чтобы разобрать слова.
– Справедливость? – сказал Ворбис. Казалось, эта идея привела его в неистовство. Он повернулся к толпе епископов. – Вы слышали его? Справедливость восторжествует? Ом уже рассудил! Через меня! Вот – справедливость!
На солнце появилось пятнышко, мчащееся к Цитадели, и тоненький голосок произносил:
– …левее левее левее выше выше левее правее чуть выше и левее…
Глыба металла под ним стала неприятно горячей.
– Он уже идет, – сказал Брута.
Ворбис махнул рукой в сторону огромного фасада святилища.
– Люди построили это. Мы построили это, – сказал он. – А что сделала Ом? Он грядет? Пусть приходит! Пусть творит суд между нами!
– Он уже идет, – повторил Брута. – Бог.
Люди в страхе смотрели вверх. Это было то самое мгновение, одно-единственное мгновение, когда мир, вопреки всему опыту затаил дыхание в ожидании чуда.
– …теперь выше и левее, когда я скажу три, один, два, ТРИ!
– Ворбис, – прохрипел Брута.
– Что? – рявкнул Ворбис.
– Ты сейчас умрешь. – Это был всего лишь шепот, но он эхом отразился от бронзовых ворот и разнесся по плошади… Людям стало тревожно, хотя никто не понимал, почему. Орел пронесся через площадь так низко, что люди шарахались. Затем, миновав крышу святилища, он повернул обратно к горам. Зрители расслабились. Это был всего-навсего орел. Но на мгновение, на одно лишь мгновение… Никто не заметил маленькую крупинку, падающую, кувыркаясь, с неба. Не надейтесь на богов. Но можете верить в черепах. Ощущение свиста ветра в голове Бруты, и голос…
– …гадгадгадспаситенетНетНетАргхххГадНЕТОАРГХХХ…
Даже Ворбис уже пришел в себя. Было мгновение, одно-единственное мгновение, когда он увидел орла… но нет… Он воздел руку и изысканно улыбнулся небу.
– Прости, – сказал Брута.
Те, кто стоял рядом с Ворбисом рассказывали потом, что времени как раз хватило на то, чтобы выражение его лица изменилось прежде, чем два фунта веса черепахи, падающие со скоростью три метра в секунду, ударили его промеж глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92