– Но это вина Ворбиса! – сказал Брута вслух. – Он все это начал! Он послал бедного Брата Мардака, а потом он убил его, и так смог обвинить Эфебцев! Он никогда не желал никакого мирного договора! Он просто хотел проникнут во дворец!
– И кто бы мне сказал, как он ухитрился, – сказал Урн. – Никто никогда не проходил через лабиринт без гида. Как ему удалось?
Слепые глаза Дидактилоса смотрели сквозь Бруту.
– Не представляю, – сказал он.
Брута повесил голову.
– Он действительно сделал все это? – сказал Симония.
– Да.
– Ты идиот! Ты полный кретин! – вопил Ом.
– И ты бы повторил это перед людьми? – сказал настойчиво Симония.
– Пожалуй.
– Ты бы выступил против Квизиции?
Брута жалобно уставился в ночь. Позади пожары Эфебы слились в одну оранжевую искру.
– Все что я могу сказать, это то, что я помню, – сказал он.
– Мы все покойники, – сказал Ом, – почему бы тебе просто не выбросить меня за борт? Этот пустоголовый захочет, чтобы мы вернулись в Омнию!
Симония задумчиво потер подбородок.
– У Ворбиса много врагов, – сказал он, – в определенных обстоятельствах. Лучше бы он был убит, но все назовут это убийством. Или даже мученичеством. Но суд… если будут свидетели… если они хотя бы подумают, что будут свидетели…
– Я вижу ход его мыслей! – кричал Ом. – Мы спасены, если ты заткнешься!
– Ворбис на скамье подсудимых, – размышлял Симония.
Брута побледнел от этой мысли. Это был тот тип мыслей, который почти невозможно удержать в голове. Это был тот тип мыслей, в котором не было смысла. Ворбис на скамье подсудимых? Суды случались с другими. Он вспомнил Брата Мардака. И солдат, погибших в пустыне. И все то, что было сделано остальным людям, в том числе и Бруте.
– Скажи, что не помнишь! – вопил Ом. – Скажи ему, что не можешь вспомнить!
– И если бы его судили, – сказал Симония, – его признали бы виновным. Никто не рискнул бы поступить иначе.
Мысли всегда медленно продвигались в голове Бруты, подобно айсбергам. Они медленно приходили и медленно уходили, и пока они были, они занимали много места, большей частью под поверхностью. Он подумал: «Худшее заключается не в том, что Ворбис плох, а в том, что он заставлял хороших людей поступать плохо. Он превращал людей в подобия себя. Этого не излечить. Ты заразился от него».
Не было слышно ни звука, кроме плеска волн о корпус Безымянного Корабля и вращения философского двигателя.
– Если мы вернемся в Омнию, нас поймают, – сказал Брута.
– Мы можем пристать подальше от портов, – страстно сказал Симония.
– Анк-Морпорк! – кричал Ом.
– Перво-наперво мы должны доставить Г-на Дидактилоса в Анк-Морпорк, – сказал Брута. – Потом я вернусь в Омнию.
– Можешь и меня там оставить! – сказал Ом. – Я быстро найду себе несколько верующих в Анк-Морпорке, не важно, во что они там веруют!
– Никогда не видел Анк-Морпорка, – сказал Дидактилос. – Так что по-прежнему живешь – учишься. Я всегда так говорил, – он повернулся лицом к солдату. – Вопя и пинаясь.
– В Анке есть наши эмигранты, – сказал Симония. – Ты будешь там в безопасности.
– Удивительно! – сказал Дидактилос. – Только подумайте, этим утром я и не знал, что я в опасности.
Он снова сел внутри корабля.
– Жизнь в этом мире, – сказал он, – как это и было всегда, есть пребывание в пещере. Что мы знаем о реальности? Все что мы можем узреть об истинной природе существования, есть, пожалуй, не более, чем смущающие и вызывающие изумления тени, отбрасываемые на внутреннюю стену пещеры невидимым ослепительным лучом света абсолютной истины, по которым мы можем определить или не определить проблеск достоверности, и мы, как ищущие мудрости троглодиты, можем поднять свои голоса к незримому, и смиренно сказать: «Ну, давай, сделай Деформированного Кролика… он мне больше всех понравился».

* * *
Ворбис пошевелил ногой пепел.
– Костей нет, – сказал он.
Солдаты стояли молча. Серые пушистые хлопья разваливались и немного разлетались в утреннем бризе.
– Неправильный пепел, – сказал Ворбис.
Сержант открыл было рот.
– Будь уверен, я узнал бы тот, о котором говорю, – сказал Ворбис.
Он прошелся над обуглившейся крышкой люка и ткнул ее пальцем ноги.
– Мы проследили, куда ведет туннель, – сказал сержант, с интонациями человека, который вопреки опыту надеется, что если его голос будет звучать подобострастно, то он избегнет гнева. – Он выходит наружу у доков.
– Но если войти в него из доков, он не приведет сюда, – задумчиво проговорил Ворбис. Дымящийся пепел, казалось, завораживал его. Бровь сержанта изогнулась.
– Понял? – сказал Ворбис. – Эфебцы не стали бы строить дорогу наружу, которая была бы и дорогой внутрь. Мозг, задумавший лабиринт, не сделает такого. Должны быть… створки. Возможно, последовательность приводящих в движение камней. Ловушки, действующие лишь на пути в одну сторону. Пролетающие лезвия, появляющиеся неожиданно из стен.
– А.
– Самые хитрые и запутанные, несомненно.
Сержант провел сухим языком по губам. Он не мог читать Ворбиса, как книгу, ибо никогда не было книги вроде Ворбиса. Но у Ворбиса были определенные привычки мышления, которые через некоторое время можно изучить.
– Вы желаете, чтобы я взял отделение и проследовал по нему от доков, – сказал он глухо.
– Я как раз собирался предложить это, – сказал Ворбис.
– Да, господин.
Ворбис похлопал сержанта по плечу.
– Не расстраивайся, – сказал он бодро. – Ом оберегает сильных верой.
– Да, господин.
– Потом составите мне полный отчет. Но в первую очередь… они не в городе?
– Мы обыскали его полностью, лорд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92