– Будет что-нибудь другое.
– Не будет даже змей поесть.
– Но я иду с моим Богом.
– Не в качестве закуски, надеюсь. А еще ты идешь не в ту сторону.
– Нет. Я по-прежнему удаляюсь от берега.
– Что я и имел ввиду.
– Как далеко мог уйти лев с такой раной?
– Что тут общего?
– Все.
И через полчаса, черной тенистой линией по серебрянной залитой лунным светом пустыне появился след.
– Этим путем прошли солдаты. Мы просто пойдем по их следу назад. Если мы будем идти туда, откуда они пришли, мы придем туда, куда идем.
– Нам это не под силу!
– Мы будем идти днем.
– О, да. Они тащили столько еды и воды, сколько могли унести, – горько сказал Ом.
– Какое счастье, что на нас не лежит это бремя.
Брута мельком взглянул на Ворбиса. Он теперь шел без помощи, при условии, если его слегка поворачивать, когда надо сменить направление. Но даже Ому пришлось признать, что след представлял собой некоторое удобство. Он был живым, в том же смысле, как является живым эхо. Люди прошли здесь не слишком давно. В мире есть другие люди. Кто-то где-то выжил. Или нет. Через час или около того они прошли мимо холмика около следа. На его вершине лежал шлем, а в песок был воткнут меч. – Множество солдат умерло, чтобы быстро сюда добраться, – сказал Брута. Тот, кто потратил достаточно времени, чтобы похоронить своего мертвеца, кроме того начертал на песке холмика символ. Брута почти ожидал, что это будет черепаха, но ветер пустыни еще не окончательно стер грубое изображение пары рогов.
– Я этого не понимаю, – сказал Ом. – В действительности, они не верят, что я существую, но мимоходом рисуют что-нибудь в этом роде на могиле.
– Это трудно объяснить. Я думаю, это потому, что они верят, что они существуют, – сказал Брута. – Потому, что они – люди, и он – один из них.
Он вытащил меч из песка.
– Что ты собираешься с ним делать?
– Может пригодиться.
– Против кого?
– Может пригодиться.
Часом позже лев, хромавший вслед за Брутой, тоже добрел до могилы. Он прожил в пустыне шестнадцать лет, и прожил он так долго потому, что не умер, а не умер потому, что никогда не транжирил доступный протеин. Он начал рыть. Люди постоянно разбрасываются доступным протеином, с тех самых пор, как стали интересоваться, кто из него состоял. Но, в общем-то, можно оказаться погребенным и в худшем месте, чем утроба льва.

* * *
Среди скальных островков были змеи и ящерицы. Возможно, они были очень питательны и каждая была, в своем роде, вкусовым фейерверком. Воды не было. Но были деревья… более или менее. Они выглядели, как группы камней, только у некоторых в центре выступал шип цветка, блестяще-розовый и красный в лучах рассвета.
– Откуда они достают воду?
– Из окаменелых морей.
– Вода, превратившаяся в камень?
– Нет. Вода, протекавшая тысячи лет назад. В здешнем скальном основании.
– Ты не можешь до нее докопаться?
– Не будь дураком.
Брута перевел взгляд с цветка на ближайший каменный островок.
– Мед, – сказал он.
– Что?

* * *
Пчелиное гнездо находилось высоко на склоне шпиля скалы. Их жужжание было слышно с земли. Дороги вверх не было.
– Отличные попытки, – сказал Ом.
Солнце поднялось. Скалы уже были теплы на ощупь.
– Отдохни немного, – ласково сказал Ом.
– Я погляжу.
– Поглядишь на что?
– Я погляжу и отыщу.
Брута отвел Ворбиса в тень большого валуна и мягко подтолкнул вниз. Потом улегся сам. Пока что жажда не слишком донимала. Он пил из лужицы в святилище до тех пор, пока не начал хлюпать при ходьбе. Потом, возможно, они найдут змею… Принимая во внимание, что случается с другими людьми, жизнь не такая уж плохая штука. Ворбис лежал на своем месте, его черные на черном глаза смотрели в пустоту. Брута старался уснуть. Ему даже не снились сны. Дидактилоса это бы сильно взволновало. «Некто, кто все помнит и не видит снов, должен думать очень медленно», – сказал он. «Представьте себе сердце (подобно многим ранним мыслителям, эфебцы верили, что помыслы рождаются в сердце, и что мозг – всего-навсего устройство по охлаждению крови), – говорил он, – которое почти все занято памятью и расщедривается едва на несколько ударов в день на нужды мышления». Это объясняло бы, почему Брута двигал губами, когда думал. Так что это не могло быть сном. Должно быть, это было солнце. Он слышал голос Ома в голове. Черепаха звучала так, словно разговаривала с людьми, которых Брута не слышал.
– Мой!
– Прочь!
– Нет. Мой!
– Оба!
– Мой!
Брута повернул голову. Черепаха была в щели между двумя камнями, шея вытянута и раскачивается из стороны в сторону. Был и другой звук, что-то вроде комариного писка, появлявшийся и исчезавший… и обещания в голове. Потом замелькали они… лица, обращающиеся к нему, обличья, видения величия, великолепные возможности, поднимающие его, возносящие высоко над миром, все это его, он мог сделать все, требовалось лишь поверить в меня, в меня, в меня… Напротив оформилось видение. Там, на камне неподалеку, поджаренный поросенок, окруженный фруктами, и кружка пива, такого холодного, что воздух конденсировался на краях.
– Мой!
Брута сморгнул. Голоса исчезли. И еда тоже. Он моргнул еще раз. Были странные пост-видения, не видимые, но ощущаемые. Несмотря на свою совершенную память, он не мог вспомнить, что голоса говорили, или что было на остальных картинках. В его голове задержалось лишь воспоминание о жаренном поросенке и холодном пиве.
– Это все потому, что они не знали, что тебе предложить, – тихо сказал голос Ома. – Потому они пытались предложить тебе что-нибудь. Обычно они начинают с видений еды и плотских удовольствий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92