Он уставился в дыру. Появилась голова в капюшоне, взглянула назад и снова исчезла. Раздался подземный шепот. Голова появилась вновь, за ней последовало тело. Оно выбралось на булыжники. Капюшон был откинут. Человек заговорщицки засмеялся Бруте, приложил палец к губам, а затем, без предупреждения, бросился к нему с жестокими намерениями. Брута покатился по камням и поднял в панике руки, так как увидел блеск металла. Грязная рука зажала ему рот. Лезвие ножа в драматическом, финальном па блеснуло на свету…
– Нет!
– Почему нет? Вы же сказали, что первое, что мы сделаем, это убьем всех священников!
– Не этого!
Брута рискнул отвести взгляд в сторону. Несмотря на то, что вторая фигура, вылезавшая из дыры тоже была одета в грязную робу, живописная прическа не оставляла сомнений. Он попытался сказать:
– Урн?
– Заткнись, ты, – сказал другой, прижимая нож к горлу.
– Брута?! – сказал Урн. – Ты жив?!
Брута перевел глаза с того, кто взял его в плен, на Урна таким образом, который, как он надеялся, означает, что еще слишком рано делать какие-либо выводы по этому поводу.
– С ним порядок, – сказал Урн.
– Порядок? Он – священник!
– Но он на нашей стороне. Да, Брута?
Брута попытался кивнуть и подумал: «Я на стороне всех. Было бы очень мило, если бы кто-нибудь, хоть раз, был на моей». Рука на его рту разжалась, но нож по-прежнему возлежал на его горле. Обыкновенные для Бруты основательные мыслительные процессы потекли, как ртуть.
– Черепаха Движется? – вставил он.
Нож, с явной неохотой был отнят.
– Я ему не верю, – сказал человек. – Мы, по крайней мере, должны запихнуть его в дыру.
– Брута – один из наших, – сказал Урн. – Верно?
– Верно. А чьи вы?
Урн наклонился ближе.
– Как твоя память?
– К несчастью, отлично.
– Хорошо. Хорошо. Ох. Было бы неплохо тебе держаться подальше от передряг, слышишь… если что-нибудь случится. Помни о Черепахе. Ну, да, конечно, ты помнишь.
– Что?
Урн похлопал его по плечу, заставив Бруту на мгновение вспомнить Ворбиса. Ворбис, никогда не прикасавшийся к человеку внутри своей головы, был большой любитель прикосновений руками.
– Лучше бы тебе не знать, что происходит, – сказал Урн.
– Но я и не знаю, что происходит, – сказал Брута.
– Хорошо. Ты на верном пути.
Сильный мужчина указал ножом в сторону тоннеля, уходящего в глубь скалы.
– Мы идем, или как? – поинтересовался он.
Урн побежал за ним, потом на мгновение остановился и повернулся:
– Береги себя, – сказал он. – Нам нужно то, что в твоей голове!
Брута наблюдал, как они ушли.
– И мне тоже, – пробормотал он. А потом он снова остался один. Но он подумал: «Нет. Подожди. Я не должен. Я – епископ. Я, по крайней мере, могу наблюдать. Ом пропал и скоро мир придет к концу, так что я, по крайней мере могу наблюдать, как это произойдет». Шлепая сандалиями, Брута направился в сторону Дворца. Епископы[Note 3 - В англ. языке шахматная фигура «слон» именуется «епископ» (В.Л.)] двигаются наискось. Вот почему они часто оказываются там, где короли этого не ожидают.

* * *
– Проклятый идиот! Не так!
Солнце было как раз там, где надо. В действительности оно, скорее всего, садилось, если теории Дидактилоса о скорости света были верны, но в условиях относительности точка зрения наблюдателя очень важна, а с точки зрения Ома, солнце было золотым шаром в пламенеющем оранжевом небе. Он втащился на следующий холм, вгляделся в смутное пятно далекой Цитадели. Своим мысленным слухом он слышал насмешливые голоса всех маленьких богов. Они не любят низвергнутых богов. Они не любят этого в принципе. Это напоминает им о бренности. Они загонят его глубоко в пустыню, куда никто никогда не придет. Никогда. До скончания мира. Он поежился под своим панцирем.

* * *
Урн и Фергмен беззаботно шагали по тоннелям Цитадели, шагали тем беззаботным шагом, который, если бы там очутился хоть один, кто бы этим заинтересовался, моментально привлек бы к ним пристальное и острое, как наконечник стрелы, внимание. Но у всех окружающих были жизненно важные дела. Кроме того, это не слишком хорошая идея, слишком пристально глядеть на гвардейцев, на случай, если им вздумается оглянуться. Симония сказал Урну, что тот согласился. Урн не мог четко вспомнить, когда это он успел согласиться. Сержант знает дорогу в Цитадель. Это благоразумно. Урн разбирался в гидравлике. Отлично. И вот он шагает по этим сухим тоннелям со своим лязгающим инструментом. Это логическая последовательность, но ее вывел кто-то другой. Фергмен завернул за угол и остановился перед широкой решеткой, тянувшейся от пола до потолка. Она была совершенно проржавевшая. Некогда здесь была дверь, сохранились намеки на петли, ржавеющие в камне. Урн поглядел сквозь полосы. Впереди, во мраке, были трубы.
– Эврика, – сказал он.
– Собираешься принять ванну, да? – сказал Фергмен.
– Просто смотрю. – Урн выбрал короткий ломик на своем поясе и вставил между решеткой и кладкой. – Дайте мне кусок хорошей стали и стену, чтобы… упереть… ноги, – решетка прогнулась вперед, а потом с низким тяжелым звуком вылетела, – и я смогу изменить мир…
Он вошел в длинную, темную, сырую комнату и издал удивленный свист. Никто не проводил здесь никакого ремонта – ну, столько, сколько нужно, чтобы железные петли превратились в массу рассыпающейся ржавчины, но все это по-прежнему работает?
Он взглянул вверх, на свинцовые и железные ковши, большие, чем он сам, и переплетение насосов и труб в рост человека. Это было дыхание Бога. Возможно, последний человек, который знал, как это работает, был замучен многие годы назад. Или сразу после того, как это было собрано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92