– Но… – Ворбис смотрел на Фрайята.
Генерал вспотел.
– Да? – сказал он.
– Так… Эфеб. Место, где сумасшедшие бьются над бредовыми идеями. Всякий это знает. Может быть, самым мудрым решением будет оставить их в их неведении?
Ворбис покачал головой.
– К сожалению, сумасбродные и недоказуемые идеи имеют возмутительную склонность распространяться и завладевать умами.
Фрайят признал, что это – правда. Он по опыту знал, что правильные и понятные идеи, типа невыразимой мудрости и справедливости Великого Бога Ома выглядят для большинства людей столь неясными, что приходится убивать их прежде, чем они соглашаются признать свое заблуждение. В то же время опасные, неясные и аморальные верования зачастую столь привлекательны в глазах многих, что они, – он задумчиво потер шрам, – будут скрываться в горах и бросать на вас камни, пока вы не возьмете их измором. Они предпочтут умереть, но не узреть истины. Фрайят узрел ее еще в юности. И то, что он узрел, была истина – выжить.
– Что вы предлагаете? – спросил он.
– Консул хочет начать переговоры с Эфебом, – сказал Драна. – Вы знаете, я должен организовать делегацию, отбывающую завтра утром.
– Сколько солдат? – спросил Ворбис.
– Только телохранители. В конце концов, нам был гарантирован безопасный проезд, – сказал Фрайят.
– Нам был гарантирован безопасный проезд, – повторил Ворбис. Это прозвучало как одно длинное проклятие. – А потом…?
Фрайят хотел ответить: «Я говорил с командиром Эфебского гарнизона и считаю его человеком слова, хотя конечно он – мерзкий неверный и ниже червя». Но он чувствовал, что это – отнюдь не то, что стоит говорить Ворбису. Вместо этого он сказал:
– Мы будем начеку.
– Можем ли мы устроить им сюрприз?
Фрайят заколебался.
– Мы? – сказал он.
– Я возглавлю делегацию, – сказал Ворбис. Между ним и секретарем последовал молниеносный обмен взглядами. – Я… с удовольствием покинул бы Цитадель на время. Перемена воздуха. Кроме того, мы не должны позволять эфебцам думать, что они достойны внимания высших иерархов Церкви. Я всего лишь обдумываю, как тут насчет возможностей. Будем ли мы вынуждены…
Нервическое трещанье костяшек пальцев Фрайята было подобно щелканью бича.
– Мы дали им слово…
– Невозможно заключение мира с неверными, – сказал Ворбис.
– Но бывают взаимовыгодные договоренности, – сказал Фрайят так резко, как только осмелился. – Дворец Эфебы – это лабиринт. Я знаю. Существуют ловушки. Никто не входит вовнутрь без проводника.
– А как входит проводник? – спросил Ворбис.
– Я предполагаю, он проводит сам себя, – сказал генерал. – По моему опыту, всегда существует другой путь. Который Бог укажет в выбранное им время. Мы можем быть в этом уверены.
– Конечно, было бы проще, если бы в Эфебе была нестабильная обстановка, – сказал Драна. – Это покровительствует определенным… элементам.
– И это означало бы открытый доступ ко всему Турнвайскому побережью, – добавил Ворбис.
– Ну…
– Джел, потом Цорт, – сказал Ворбис.
Драна пытался не смотреть на выражение лица Фрайята.
– Это наша обязанность, – сказал Ворбис. – Наша святая обязанность. Мы не должны забывать бедного Брата Мардука. Он был один и без оружия.

* * *
Огромные сандалии Бруты покорно шлепали по каменным плитам коридора, ведущего к келье Брата Намрода. Он пытался мысленно составить обращение: «Наставник, черепаха говорит…», «Наставник, эта черепаха хочет…», «Наставник, представьте себе, я слышал от этой черепахи в саду…» Брута никогда не осмеливался думать о себе как о пророке, но у него было весьма правдоподобное представление о последствиях любого разговора, начатого подобным образом. Большинство людей предполагало, что Брута идиот. Он выглядел, как идиот, начиная с его круглого открытого лица и до его плоскостопых ног и кривых лодыжек. Кроме того, у него была привычка шевелить губами, когда он глубоко задумывался, словно повторяя каждую фразу. Это было потому, что он действительно так и поступал.
Думание не было для Бруты легким делом. Большинство людей думают автоматически, мысли проскакивают сквозь их мозги подобно разрядам статического электричества в облаках. По крайней мере, так казалось Бруте. Ему же всякий раз приходилось выстраивать мысли некоторое время, как при строительстве стены. Недолгая жизнь, исполненная насмешек над его боченкоподобным телом, его стопами, которые, казалось, собирались разойтись в разные стороны, развила в нем склонность тщательно обдумывать все, что он собирается сказать.
Брат Намрод лежал простершись на полу перед статуей Ома, Топчущего Небогоугодных, заткнув пальцами уши. Голоса снова не давали ему покоя.
Брута кашлянул.
Он кашлянул снова.
Брат Намрод поднял голову.
– Брат Намрод? – сказал Брута.
– Что?
– Э… Брат Намрод? – сказал Брута.
– Что?
Брат Намрод вытащил пальцы из ушей.
– Да? – произнес он нетерпеливо.
– Уммм… Есть кое-что, что вы обязательно должны увидеть. В… В саду. Брат Намрод?
Наставник послушников сел. Лицо Бруты пылало от озабоченности.
– Что ты имеешь ввиду? – сказал Брат Намрод.
– В саду. Это сложно объяснить. Уммм… Я нашел, откуда приходят голоса, Брат Намрод. А вы сказали, чтобы я удостоверился и сказал вам.
Старый священник наградил Бруту колючим взглядом. Но если когда-нибудь и существовал человек бесхитростный и безыскусный, то это был Брута.

* * *
Страх – странная почва. Обычно из нее произрастает покорность. Она, подобно кукурузе, растет ровными рядами; ее легко пропалывать. Но глубже, под землей, иногда произрастают картофелины бесстрашия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92