– Ну?
Коленопреклоненная фигура не подняла глаз. Двое стражей стояло над ней с обнаженными мечами.
– Люди Черепахи… люди составили какой-то заговор, – сказал повизгивающий от ужаса голос.
– Конечно. Конечно, – сказал Ворбис. – И в чем суть?
– Есть такая… когда вы будете утверждаться Ценобриархом… такое устройство, такая машина, которая движется сама собой… они вышибут ворота Святилища… – Голос затих.
– И где это устройство теперь? – сказал Ворбис.
– Я не знаю. Они покупали у меня железо. Это все, что я знаю.
– Железное устройство.
– Да, – человек глубоко вдохнул, это был полувдох, полувсхлип. – Говорят… стража сказала… мой отец у вас в тюрьме и вы можете… я умоляю.
Ворбис взглянул вниз на человека.
– Но ты боишься, – сказал он, – что я могу с тем же успехом бросить в темницу тебя. Ты думаешь, что я такой человек. Ты боишься, что я могу подумать, что раз этот человек связан с еретиками и богохульниками родственными отношениями…
Человек продолжал упорно смотреть в землю. Пальцы Ворбиса мягко обвились вокруг его подбородка и стали поднимать его голову, пока они не оказались глаза в глаза.
– То, что ты сделал, хорошо, – сказал он. Он взглянул на одного из стражников. – Отец этого человека по-прежнему жив?
– Да, господин.
– По прежнему способен ходить?
Инквизитор пожал плечами.
– Д-д-а, господин.
– Тогда сию минуту выпустите его, отдайте его под надзор его исполненному долга сыну, и отпустите их обоих назад домой.
Армии страха и надежды бились в глазах информатора.
– Спасибо, господин, – сказал он.
– Иди с миром.
Ворбис следил, как один из охранников проводил человека из сада. Потом он рассеянно махнул рукой одному из высокопоставленных квизиторов.
– Мы знаем, где он живет?
– Да, господин.
– Хорошо.
Инквизитор замешкался.
– А это… устройство, господин?
– Ом говорил со мной. Машина, которая двигается сама собой? Это противно здравому смыслу. Где у нее мускулы? Где ее мозг?
– Да, господин.
Инквизитор, звавшийся дьяконом Кусачкой находился там, где был вчера, в месте, где он не был уверен, что хочет быть сейчас, ибо ему нравилось мучить людей. Это было простое желание, из тех, что в изобилии удовлетворялись в недрах квизиции. И он был одним из тех, кто боялся Ворбиса весьма специфически. Мучить людей потому, что это тебе нравится… это можно понять. Ворбис мучил людей просто потому, что считал, что их следует помучить, без вдохновения, с какой-то болезненной любовью. По опыту Кусачки, люди в конечном счете не лгут перед эксквизитором. Конечно, таких вещей, как устройства, которые двигаются сами собой, нет и быть не может, но он сделал мысленную заметку увеличить количество стражи…
– Конечно, – сказал Ворбис, – во время завтрашней церемонии будут беспорядки.
– Господин?
– У меня есть свои источники, – сказал Ворбис.
– Конечно, господин.
– Ты знаешь предел выдержке мускулов и сухожилий, дьякон Кусачка.
У Кусачки сложилось мнение, что Ворбис находился где-то по ту сторону безумия. Он имел дело с обыкновенным безумием. Исходя из его опыта, на свете было великое множество безумных людей, и многие из них становились еще более безумны в тоннелях Квизиции. Но Ворбис прошел прямо через этот красный коридор и выстроил нечто вроде логической системы на другом его конце. Рациональное мышление, состоящее из безумных компонентов…
– Да, господин, – сказал он. – Я знаю предел человеческой выдержке.

* * *
Была ночь, и было холодно для этого времени года. Лу-Цзе пробрался во мрак сарая, усердно подметая. Иногда он доставал из тайников своей робы тряпку и что-нибудь полировал. Он надраивал внешнюю сторону Движущейся Черепахи, низкой и угрожающей, неясно вырисовывавшейся среди теней. Он промел себе дорогу к печи, где некоторое время наблюдал. Отлив хорошего металла требует полной концентрации. Не удивительно, что боги роятся вокруг одиноких кузен. Так многое может произойти неправильно. Легкая неправильность в подборе ингредиентов, секундное замешательство…
Урн, почти засыпавший на ходу, заворчал, когда его разбудил толчок и нечто было всунуто ему в руки. Это была чашка чая. Он взглянул в маленькое круглое лицо Лу-Цзе.
– Ох, – сказал он. – Спасибо. Большое вам спасибо.
Кивок, улыбка.
– Почти готово, – сказал Урн, более или менее сам себе, – сейчас просто надо дать остыть. Дать остыть воистину медленно. Иначе оно кристаллизуется, видите ли.
Кивок, улыбка, кивок.
Это был хороший чай.
– А, ладно, эта отливка не так и важна, – сказал Урн, зевая. – Всего лишь рычаги управления…
Лу-Цзе осторожно поддержал его и усадил на кучу древесного угля. Потом он подошел и некоторое время наблюдал за печью. Кусок железа светился в изложнице. Он вылил на него ведро холодной воды и посмотрел, как огромное облако пара поднялось и развеялось, потом забросил на плечо свою метлу и быстро бросился прочь. Люди, для которых Лу-Цзе был лишь случайной фигурой позади очень медлительной метлы, были бы изумлены такой скоростью пробежки, особенно у человека в шесть тысяч лет, который не ест ничего, кроме нешлифованного риса и пьет только зеленый чай с брошенным туда кусочком прогорклого масла. Неподалеку от главных ворот Цитадели он перестал бежать и начал мести. Он промел до ворот, обмел сами ворота, кивнул и улыбнулся солдату, глазевшему на него, а потом подумавшему, что это все – лишь слабоумный старый дворник, пополировал одну из ручек ворот, и промел себе дорогу среди пассажей и арок до огорода Бруты. Он увидел фигуру, сгорбившуюся среди тыкв. Лу-Цзе нашел коврик и пробрался обратно в огород, где Брута сидел скрючившись с мотыгой на коленях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92