– Она сказала, что поговорка, которую ты сделал ей на прошлой неделе, перестала работать.
Дидактилос почесал затылок.
– Которая? – сказал он.
– Вы дали ей: «темнее всего перед рассветом».
– Все верно. Чертовски хороший образчик.
– Она сказала, что не чувствует никакого улучшения. В любом случае, она сказала, что всю ночь не ложилась спать из-за своей больной ноги, и перед рассветом было достаточно светло, так что это не правда. И ее нога по-прежнему не действует. Потому я частично компенсировал ей: «И все же, легче жить смеясь».
Дидактилос немного просветлел.
– Поменял на эту, да?
– Она сказала, что попробует. Она дала мне целую сушеную камбалу за это. Она сказала, я выгляжу так, словно нуждаюсь в хорошем питании.
– Действительно? Ты учишься. По крайней мере, нам обломился ланч. Видишь, Урн? Говорю тебе, дело пойдет, если мы забьем на это.
– Я бы не назвал отдачей сушеную камбалу и коробку осклизлых слив, мастер. За две недели думания.
– У нас есть три обола за притчу для старого Гриллоса, сапожника.
– Уже нет. Он забрал их. Его жене не понравился намек.
– И ты отдал ему его деньги?
– Да.
– Что, все?
– Да.
– Не стоило. Уж не после того, как он заездил ее. Которая это была?
– «Мудрая ворона знает, каким путем пойдет верблюд».
– Она стоила мне многих трудов.
– Он сказал, что не может понять.
– Я не разбираюсь в сапожном ремесле, но я узнаю пару хороших сандалий, когда надеваю.
Ом прикрыл свой единственный глаз. Потом он взглянул на форму мыслей напротив. Тот, что звался Урном, предположительно, был племянником и имел совершенно нормальный тип мышления, разве что там было, кажется, многовато окружностей и углов. Зато мысли Дидактилоса пузырились и вспыхивали, как полная кастрюля электрических угрей на огне. Ом никогда не видел ничего подобного. Чтобы промелькнуть, мыслям Бруты требовалась вечность. Это походило на наблюдение за сталкивающимися горами. Мысли Дидактилоса с воем гонялись друг за другом. Не удивительно, что он был лыс. Волосы должны были выгореть от внутреннего жара. Ом нашел мыслителя. И, к тому же, дешевого, судя по услышанному. Он посмотрел вверх на стену за бочкой. Дальше за ними располагалась впечатляющая шеренга мраморных ступеней, восходящих к нескольким бронзовым дверям, а над дверями металлическими буквами по камню было написано слово LIBRUM. Он смотрел слишком долго. Руки Урна сомкнулись на его панцире, и он услышал голос Дидактилоса, говорящий: «Эй… некоторые из них довольно вкусны…»

* * *
Брута содрогнулся.
– Вы побили камнями нашего посланника, – кричал Ворбис, – безоружного!
– Он сам напросился, – сказал Тиран. – Аристократес был там. Он вам расскажет.
Высокий кивнул и встал.
– По традиции, каждый может выступить на базарной площади, – начал он.
– И быть побитым камнями? – допытывался Ворбис.
Аристократес поднял руку.
– Ах, – сказал он. – Каждый может говорить, что хочет на этой площади. Однако, у нас есть и другая традиция, называемая свободой слушания. К сожалению, когда людям не нравится то, что они слышат, они могут слегка… погорячиться.
– Я тоже там был, – сказал другой советник. Ваш священник поднялся говорить, и в начале все было прекрасно, потому, что люди смеялись. А потом он сказал, что Ом – единственный истинный Бог, и все затихли. Тогда он сбросил статую Тувелпита, Бога Вина. С этого и начались все неприятности.
– Вы собираетесь сказать мне, что он был поражен молнией? – сказал Ворбис.
Ворбис больше не кричал. Его голос стал плоским, лишенным каких бы то ни было эмоций. В голове Бруты зрела мысль: «Вот так и говорят эксквизиторы. Когда инквизиторы заканчивают, эксквизиторы говорят…».
– Нет. Амфорой. Понимаете ли, Тувелпит тоже был в толпе.
– А побить порядочного человека считается очень божеским поступком, да?
– Ваш миссионер сказал, что люди, не верующие в Ома, подвергнутся вечной каре. Должен вам сказать, что толпа сочла это оскорбительным.
– И начала бросать в него камни…
– Не много. Они больше ранили его гордость. И то только после того, как истощились запасы овощей.
– Они кидались овощами?
– Только тогда, когда не смогли найти больше яиц.
– А когда мы явились протестовать…
– Уверен, что шестьдесят кораблей готовились к чему-то большему, чем выражение протеста, – сказал Тиран. – И мы предупреждаем вас, дьякон Ворбис. Люди находят в Эфебе то, чего ищут. Будут новые рейды на ваше побережье. Мы будем уничтожать ваши корабли. Или вы подпишете договор.
– А проход в Эфебу? – сказал Ворбис.
Тиран улыбнулся.
– Через пустыню? Мой дорогой, если вы пересечете пустыню, я уверен, вы пройдете куда угодно. – Тиран перевел взгляд с Ворбиса на небо, видимое среди колонн. – А сейчас, кажется, приближается полдень, – сказал он. – Становится жарко. Несомненно, вы желаете обсудить наши… ох… предложения со своими коллегами. Могу ли я рассчитывать, что мы встретимся снова на закате?
Ворбис собирался внести некоторые предложения.
– Думаю, в конце концов сказал он, что наши размышления могут затянуться несколько дольше. Скажем, завтра утром?
Тиран кивнул.
– Как вам будет угодно. В настоящее время, дворец в вашем распоряжении. Если вы пожелаете ознакомиться, здесь есть множество превосходных святилищ и произведений искусства. Когда вам потребуется пища, сообщите об этом ближайшему рабу.
– Раб – эфебское слово. В Господе Оме у нас нет слова раб, – сказал Ворбис.
– Это я понимаю так: – сказал Тиран, – я представляю себе, что у рыбы нет слова «вода». – Он снова улыбнулся мимолетной улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92