То же рассуждение приложимо и к звуку, и к
запаху; среда для звука - воздух, а для запаха она "не имеет названия:
имеется во всяком случае некоторое свойство, общее воздуху и воде...".
Затруднение для Аристотеля представляет чувство осязания и (родственное
ему) чувство вкуса, так как здесь ощущение имеет место именно при
непосредственном прикосновении осязаемого объекта к поверхности тела.
Однако так обстоит дело только при поверхностном рассмотрении, говорит
Аристотель. В действительности же тут тоже имеется среда, но только ее
наличие менее очевидно, чем в случаях зрения или слуха. При осязании тоже
нужен посредник: "Твердое и мягкое мы также воспринимаем через другое, как
звучащее, видимое и обоняемое, но последние - на расстоянии, первые -
вблизи". Посредником при осязании, говорит Аристотель, является плоть (в
случае чувства вкуса это будет язык); а это значит, что осязаем мы не самой
плотью: орган осязания находится внутри. Тело же является не органом
осязания, а передатчиком, медиумом, связывающим между собой осязаемый
предмет с осязающим органом. "Плоть есть необходимо приросшая к органу
осязания среда, через которую происходит множество ощущений".
Интересно также соображение Аристотеля о том, что орган восприятия сродни
той среде, которая служит связующим звеном между органом и объектом: так,
глаз "прозрачен"; слышим же мы "воздухом" ("мы слышим тем, что содержит
воздух, отграниченный со всех сторон", - таково устройство уха), осязаем -
твердой частью внутри нашего тела, которая сродни плоти, медиуму осязания.
Как видим, животное у Аристотеля настолько "вросло" в "среду", что его
невозможно ни представить себе, ни помыслить изолированно от последней;
среда - нечто вроде продолжения органов чувств животного, а эти последние -
нечто вроде "концентрированной" среды. В этом смысле рассмотрение
аристотелевского учения о живых существах особенно ярко демонстрирует его
метод изучения природы в целом.
Философия Аристотеля в культурно-историческом контексте эпохи
Аристотель жил на переломе двух эпох. Это сказалось и на характере его
учения, прежде всего на его обосновании науки: Аристотель по духу еще
близок к античной классике с ее стремлением к философски целостному
осмыслению изучаемых явлений; но уже специфически эллинистической является
возникшая у него тенденция к выделению отдельных направлений исследования в
относительно самостоятельные науки, обладающие своими особыми предметом и
методом. В III в. до н.э. усиливается процесс отпочкования от философии
отдельных наук, который был только слабо намечен в предшествующий период
(когда выделилась главным образом лишь математика, включающая астрономию и
отчасти оптику, и география), но углубляется он в эпоху эллинизма в науке
так называемого александрийского периода.
Для Аристотеля научное мышление отнюдь не противостоит обычному здравому
смыслу, аккумулировавшему весь человеческий опыт, а лишь проясняет и
просветляет здравый смысл, подытоживает человеческий опыт и осмысляет его с
помощью понятий. Наука, как ее понимает Аристотель, призвана постигнуть мир
в его целостности, не абстрагируясь при этом от всего разнообразия и
богатства его проявлений: понимание целого должно служить направляющим
ориентиром при рассмотрении всех отдельных вещей и явлений, а последнее в
свою очередь должно корректировать общую картину целого. При этом
существенно, что научное познание мира отнюдь не предполагает, с точки
зрения Аристотеля, абстрагирование от изучающего этот мир сознания и опыта
человека, стремление к постижению мира "с ничьей точки зрения", как в свое
время сформулировал тенденцию науки нового времени неокантианец Э.
Кассирер. Мир, как его изучает перипатетическая физика, есть мир, в котором
живет человек, он вполне соразмерен человеку, соответствует ему, а потому и
опыт человека о мире вполне достоверен: его не надо отбрасывать, достаточно
его лишь проконтролировать, критически подытожить и прояснить с помощью
категорий. Человеческий опыт относительно мира не является, по Аристотелю,
чем-то ложным; субъективное не есть нечто принципиально несоизмеримое с
объективным, опыт всего лишь недостаточен и не всегда правильно сознает то,
чем располагает.
Чувственное восприятие, согласно Аристотелю, само по себе не есть нечто
заведомо ложное и обманчивое; свидетельство чувств как таковое не обман, но
его не всегда удается правильно истолковать. Именно через наше истолкование
того, о чем свидетельствуют чувства, может вкрасться ошибка, заблуждение.
Поэтому задача науки состоит не в том, чтобы абстрагироваться от этих
свидетельств, а в том, чтобы с помощью рассуждения найти правильную
интерпретацию того, что мы воспринимаем с помощью чувств.
Таким образом, научная программа Аристотеля отнюдь не носит революционного
характера по отношению к предшественникам; скорее здесь можно говорить о
сочетании традиции и рационального ее осмысления, нежели о
противопоставлении того и другого. В традиции Аристотель видит помощника
науки, будь то традиционные представления прежних "физиков" или же
накопленный опыт пастухов, рыбаков, ремесленников, будь то язык - основное
хранилище традиции народа или даже мифологические представления о богах, с
которыми воевали прежние ученые, такие, как Ксенофан или Анаксагор.
Аристотель в отличие от них склонен видеть в мифах не заблуждения древних,
а их не лишенные глубокого смысла представления о структуре мира и
человека, только поданные "в мифической оболочке, дабы вызвать доверие в
толпе и послужить укреплению законов и <человеческой> пользе".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128