Подобно тому как всякое дихотомическое
деление предполагает в качестве своего условия некоторую определенную
величину, т.е. величину, ограниченную своими пределами, а без этого такое
деление, по Аристотелю, невозможно, подобно этому и условием возможности
движения является нечто определенное, а именно замкнутый (конечный) космос,
имеющий свой верх и свой низ, центр и периферию, и только по отношению к
этим абсолютным местам (как точкам отсчета) можно говорить об определенном
движении, закон и порядок которого познаваем. В противном случае, по
Аристотелю, движение вообще нельзя отличить от покоя, и непонятно, что
будет побуждать тело к движению, - ведь в бесконечном теле все места
одинаковы. Тело либо "повсюду будет двигаться" (принцип инерции!), либо
повсюду пребывать.
Весь этот ход рассуждения Аристотеля облегчает понимание аристотелевской
категории места, столь необычной для нашего современного научного мышления;
понятие места активно обсуждалось в средневековой физике, особенно в XIII и
XIV вв., и было одной из "точек роста" механики нового времени. Аристотель
определяет место как "первую неподвижную границу объемлющего тела"; моделью
места для него служит сосуд - место, в котором находится его содержимое.
Интересно отметить, что аристотелевское определение места представляет
известные затруднения не только для современных ученых, чье мышление
проникнуто принципом относительности, характерным для физики нового
времени; оно не было общепринятым и в греческой науке - не случайно же
Аристотель постоянно полемизирует с другими "физиками" относительно
понимания "места". Но Аристотелю важно определить место именно как границу,
ибо граница есть то основное определение, которое "держит в узде"
бесконечность, делая ее из чего-то полностью неопределенного определенной
величиной. Граница, таким образом, есть некая абсолютная система координат:
"место не пропадает, когда находящиеся в нем вещи гибнут". Поэтому для
Аристотеля не только через вещи определяется место, но и вещи - через
место: место в этом смысле наделено как бы некоторой силой. "Место, -
говорит Аристотель, - есть не только нечто, но оно имеет и какую-то силу.
Ведь каждое из них (физических тел. - П.Г.), если ему не препятствовать,
несется в свое собственное место, одно вверх, другое вниз, а верх, низ и
прочие из шести измерений - части и виды места".
Таким образом, положение о том, что величина может бесконечно уменьшаться,
но не может бесконечно возрастать, а число - наоборот, учение о
невозможности для тела быть бесконечно большим и, наконец, определение
места как "границы объемлющего тела" - все эти моменты аристотелевской
физики тесно связаны с аристотелевским решением проблемы бесконечного.
Аристотель не забывает отметить, что отрицание им актуальной бесконечности
в физике не вступает в противоречие с математикой: "Наше рассуждение,
отрицающее актуальность бесконечного в отношении увеличения, как не
проходимого до конца, не отнимает у математиков их теории: ведь они не
нуждаются в таком бесконечном и не пользуются им: математикам надо только,
чтобы ограниченная линия была такой величины, как им желательно, а в той же
пропорции, в какой делится величайшая величина, можно разделить какую
угодно другую". И Аристотель был прав, так как он мог спокойно сослаться на
Евдокса и его учеников.
В связи с понятием бесконечного остается, однако, не рассмотренным еще один
вопрос. Аристотель, как мы видели, определяет бесконечное как то, вне чего
всегда есть еще что-то. А может ли существовать нечто такое, вне чего
больше ничего нет? Если да, то как следует называть это? "...Там, где вне
ничего нет, - говорит Аристотель, - это законченное и целое: ведь мы так
именно и определяем целое: это то, у которого ничто не отсутствует,
например, целое представляет собой человек или ящик... Целое и законченное
или совершенно одно и то же или сродственны по природе: законченным не
может быть ничто, не имеющее конца, конец же граница". Если бесконечное -
это материя, то целое - это материя оформления, и "конец", который дает
оформление целому, завершает его, - это и есть сама форма. Греческая наука
делает акцент именно на конце, границе, ибо тут - начало оформления, а
вместе с ним и начало познания: неоформленное, беспредельное как таковое -
непознаваемо. Поэтому и бесконечное, число или величина, не может быть
бесконечным "в обе стороны": ибо в этом случае о нем вообще ничего нельзя
было бы знать. Хотя бы один "конец" должен быть налицо: для числа - нижняя
граница, для величины - верхняя.
На первый взгляд кажется, что исключение здесь составляет время: ведь оно
бесконечно "в обе стороны" - и в прошлое, и в будущее. Однако, по
Аристотелю, у времени тоже есть свой "конец", только он не "внизу" и не
"вверху", в "середине". Таким "концом", "границей" времени является момент
"теперь", который сам не есть время, но без которого мы не могли бы вообще
говорить о времени. Причем эта "граница" весьма своеобразна; она содержит в
себе одновременно и начало, и конец: начало - будущего, конец - прошлого.
Бесконечность "в обе стороны" обеспечивается, таким образом, характерной
для времени - и только для него - границей, в которой то, что обычно
разделено, а именно начало и конец, оказывается совпавшим в одной точке -
"теперь". Не случайно время у многих мыслителей ассоциируется с образом
круга: именно круг есть данная наглядно модель того, в чем начало и конец
совпадают в одной точке. Но время все же и не вполне круг:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128