Под влиянием этой разрастающейся
субкультуры образ самодеятельного "экономического человека" сменя-
ется образом "промышленного человека" (homo faber), действующего на
основе научно обоснованных предписаний и инструкций. Постепенно
формируется новый образ общества - не в качестве свободной совокуп-
ности самодеятельных индивидов, а в качестве единой большой фабри-
ки, где функции каждого жестко закреплены и предписаны.
Утверждение нового технократического принципа можно расценить
как социокультурную катастрофу Запада, поколебавшую самые основы
классического мироощущения. На первый взгляд эта "революция управ-
ляющих" выступала как вызов экономическому дилетантизму со сторо-
166
ны профессионализма. На деле же это был вызов принципу самодея-
тельности, олицетворявшемуся прежним самостоятельным хозяином -
классическим буржуа.
У самого Маркса критика капитализма отмечена двойственностью. С
одной стороны - это неприятие несправедливости данного строя, отра-
жающее мироощущение низов общества, которым не дано осуществить
принцип экономической (предпринимательской) самодеятельности. С
другой стороны, - это технократическая критика, неприемлющая
"анархию производства" и отождествляющая свободную рыночную са-
модеятельность с анархией. В первом случае буржуа выступает как но-
ситель нового порядка, безжалостного по отношению ко всем неприспо-
собившимся. Во втором случае он, напротив, сам воспринимается как
архаичный тип, не способный осуществить высший идеал нового време-
ни - рационального жизнеустройства, основанного на научном управле-
нии обществом. Именно здесь мы видим зародыш идеологии модерниза-
ции, оказавшей решающее влияние на социальный климат XX столетия.
Наконец, следует указать еще на один сдвиг, связанный с третьей
ипостасью Запада как массового общества. Выше уже упоминалось о
том, что стабильность классической либеральной эпохи была связана с
тем, что в политике участвовало относительно благополучное меньшин-
ство, однородное в социальном (имущественном), культурно-образова-
тельном и конфессиональном отношениях. Его участие в политике но-
сило институированный характер - подчинялось установленным ограни-
чениям и правилам игры. Однако законы массового общества (не
имеющего твердых сословных перегородок) таковы, что любой вид дея-
тельности рано или поздно неизбежно попадает в сферу притязаний
большинства. Политика - не исключение. И по мере того, как в поли-
тическую жизнь стало включаться небуржуазное большинство, она из-
менила свой характер. Во-первых, большинство всегда "профанирует"
правила и нормы, выработанные более просвещенным меньшинством.
Политизированные массы то и дело нарушают нормы "цивилизованного
парламентаризма", прибегая к непарламентским импровизациям улицы.
Во-вторых, массы часто ждут от политики не порядка и закрепления
статус-кво, а революционного "беспорядка" - перераспределения на-
ционального богатства и статусов. Политика выступает как разновид-
ность магии, способной мгновенно преобразовать последних в первых, и
наоборот. Словом, миропотрясательный вопрос рубежа XIX - XX вв.
можно сформулировать так: способна ли представительская демократия,
сформированная благополучным меньшинством, стать достоянием
большинства? Способны ли соответствующие институты интегрировать
большинство, не утратив при этой своей либеральной аутентичности?
167
Способен ли либерализм стать массовой идеологией? Тогда, около ста 1
лет назад, утвердительный ответ на эти вопросы давали немногие, 1
слишком немногие. Большинство воспринималось как внутренние вар- I
вары ("скифы"), неукротимость которых у одних вызывала надежды и 1
даже эстетское восхищение, у других - откровенный страх, но в целом я
признавалось как несовместимая с царством классической буржуазной 1
умеренности. Парадокс наступившей постлиберальной эпохи состоял в |
том, что она столкнула и соединила в причудливом симбиозе два запад- |
ных мифа, две утопии: раблезианскую утопию "Телема", где царит на- \
родная "карнавальная" культура (Бахтин) и сняты все запреты, и уто-
пию вездесущего рационального порядка (Компанелла, Мор). Тотали-
тарные движения XX в. - это результат соединения технократической
идеологии всеохватывающего "рационального планирования" с массо-
вым антибуржуазным движением — "партизанщиной" улицы. Разгадать
секрет этого соединения столь разнородных начал - значит разгадать
тайну тоталитарного искушения. Парадигма модернизма никогда не
приобрела бы такого влияния, если бы ее источником выступала одна
только технократическая субкультура. Основной персонаж политиче-
ского модернизма - Великий Организатор - появился и завоевал поли-
тическое пространство с помощью необычного приема: он противо-
поставил буржуазной "стихии рынка" стихию пролетарского дна. Этим
он не только необычайно расширил свою социальную базу, но и сни-
скал сочувствие левого авангарда, соединяющего в себе революционную
богему с художественной и пуще всего ненавидящего "пресный" буржу-
азный порядок.
Таким образом, революционаризм XX в. является гибридным образо-
ванием, сочетающим технократическую идеологию общества как единой
фабрики с низовыми анархическими стихиями. Следовательно, либе-
ральный принцип экономически самодеятельного и самоорганизующего-
ся общества отрицается с двух сторон: со стороны технократии, проти-
вопоставляющей самодеятельным импровизациям автономных рыночных
предпринимателей идею вездесущего планирования, и со стороны рево-
люционной "улицы", противопоставляющей продуктивной экономике^
перераспределительную утопию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186