международных центров модерна,
Но этим не ограничивалось его
влияние на городское пространство обитания. Идеи <эстетиче-
ской утопии>, захватившие тогда умы, требовали активного
переустройства окружающей среды. Так Климт в начале
века расписывает панно Венского университета, чем вызывает
возмущение профессорскойсреды раздраженной наличием об-
наженных тел в аллегорическом изображении.
Как уже отмечалось,модерн конструировал себя как новый
стиль. <Он должен был и хотел быть или стать стилем без
образца, без примера совсем новым самостоятельным, совре-
менным стилем>, пишет Д. Штернбергер (см. 1 10, с. 23). Его
тяготит груз старых культурных форм искусство <утомлен-
ное самим собой> как следствие, - пыта-
ющееся сбросить оковы традиций. Подобное сознание собст-
венной новизны было в высшей степени присуще и психоана-
лизу. Анализируя то сопротивление которое вызывает его под-
ход, Фрейд писал впоследствии источником этого неудоволь-
ствия являются те требования-которые предьявляет к душевной
жизни новое, та психическая затрата, которой она требует,
та повышенная неуверенность которую она приносит с собой
и которая может доходить до ожидания, исполненного стра-
ха>(154, с. 526), В тоже самое время в самом модерне эта установка
не доходила до всепоглощающего внимания к мгновенному и
преходящему, как в идущем вслед за ним экспрессионизме и
авангардных течениях XX века.
Путь обновления виделся деятелям модерна в обращении к
мифу и аллегории, архаической символике и сказке. Здесь
обнаруживается его родство с идеями символизма. Миф восп-
ринимается как <движущийся символ>В.И.Ивапнв) и как бес-
конечная кладовая образов, Вакханки и саломеи, гитаны и сфин-
ксы, демоны и кентавры переполняют полотна живописцев.
Причудливо переплетаются мотивы библейской, античной наци-
ональной мифологии. Миф кажется более реальной реально-
стью. чем та, что открывается познавательной установке реали-
стического искусства.. Он дает возможность увидеть игру скры-
тых и необузданных сил там, где недавно царствовала рациона-
листическая картина мира. Эротика и экстатическая чувствен-
ность становятся популярными темами.
Леон Шерток и Раймон де Соссюр историки психоанализа
пишут, что: <В Вене конца19 века несмотря на царившее там
(по крайней мере внешне) викторианское пуританство, а воз-
можно и благодаря ему, много рассуждали о сексуальности> (7,
с. 134). В 1886 году выходит в свет ставшая классической
книга психиатра Р. фон Крафт-Эбинга <Сексуальная психопато-
логия>. Любопытно, что если -труд Крафта-Эбинга считался в то
время научным, то выход работ Фрейда, в которых он акценти-
ровал внимание но общих для всех аспектах сексуальности,
вызвал скандал и обвинения к неприличности. Сегодня оценки
зачастую строго противоположны. <Цензура и терпимость в XIX
веке сильно отличалась от наших; тогда допускалось больше
рассеянной сексуальности, при меньшей физиологической и
психологической точности>, - пишет Жиль Делез, анализируя
восприятие тогдашней публикой произведений Леопольда фон
Захер-Мазоха. Творчество последнего было особо популярно в
Австрии того времени, и именно ему мы обязаны термином
<мазохизм>, впервые <веденном в вышеупомянутой работе
Крафт-Эбинг>. По если Эбинг писал о патологиях и извращениях
в наукообразном стиле медицинского исследования, то Мазох
обладал <очень своеобразной манерой одновременно "десексу-
ализировать" любовь и сексуализировать всю историю челове-
чества> (30. с. 1 1, 13). Подобная двойственность в отношении
эротизма, как и вообще всею натуралистически-природного,
характерна для искусства эпохи модерна. Достаточно вспомнить
огромное число <Поцелуев> Родена, П, Беренса и особенно
Климта. На картинах последнего эротическое начало зримо
превращается в <знак любви>, поцелуй становится изобрази-
тельной формулой, тела причудливо переплетаются с декора-
тивными плоскостями орнамента. Части женского тела, симво-
лизирующие сексуальное начало, - волосы, груди - в рабо-
тах модернистов превращаются в детали орнамента (напр., у
И. Аросениуса, Я. Торона), Думается, что картины Климта могут
служить иллюстрациями ко многим Фрейдовским рассуждениям
об эротизме, В первых же декларациях венского Сецессиона
тема извечной борьбы сил любви и смерти была заявлена как
одна из основных.
Все это и позволяет сегодня авторам говорить о глубокой
связи философских идей Австрии того времени с господству-
ющими там культурными веяниями. Вот что пишет П. Кампиц,
характеризуя вышедшую и начале века книгу <Пол и характер>
О. Вейнингера (которого Фрейд как-то назвал <талантливым и
сексуально больным молодым философом>): <Какими бы утри-
рованными и воспаленными ни казались идеи Вейнингера, все
же на фоне двойной морали, характерной для этой позднебур-
жуазной эпохи, на фоне превращения эротики в игру и имп-
рессионистскую светотень человеческих отношений, эти идеи
предстают таким же продуктом своего времени, как и психо-
анализ Фрейда, не случайно выросшего в душной атмосфере
интеллектуальной оранжереи. В такой
оценке могут послышаться ноты снисходительного сожаления,
как будто связь философии со своим временем лишает ее
актуальности сегодня. На наш взгляд, ситуация здесь прямо
противоположна, выявление этой связи лишь придает новые
возможности сегодняшним прочтениям данных концепций. Тем
более, что нельзя не учитывать то преломление и <сублимацию>,
которые претерпевает умонастроение эпохи в целостности ав-
торского произведения или подходов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107