Он снова присел на край койки. Как ему узнат
ь, верно ли то, что он сейчас почувствовал, чувствуют ли другие то же? Как уз
нать правду жизни, когда вот-вот он должен умереть? В темноте он медленно
протянул вперед руки со слегка растопыренными пальцами. Если б он протян
ул руки еще дальше и если б его руки были электрическими проводами, а серд
це Ц батареей, посылающей в них жизнь и тепло, и если б он протянул их скво
зь эти каменные стены и коснулся ими других людей и нащупал другие руки, с
оединенные с другими сердцами, Ц если б он сделал это, почувствовал ли бы
он отклик, толчок? Не то, чтобы он надеялся согреться теплом этих сердец, т
ак далеко его желания не шли. Но только бы знать, что они здесь и что есть в н
их это тепло! Только это, больше ничего; и довольно, больше чем довольно. В э
том соприкосновении, в этом ответном сигнале были бы общность, единение;
в нем был бы тот живительный контакт, то чувство близости с людьми, которо
го ему не хватало всю жизнь.
Возник в нем еще один порыв, рожденный мучительной жаждой души, и разум во
плотил его в образе ослепительно яркого солнца, льющего теплые лучи на з
емлю; а на земле стоит он сам в большой толпе людей, белых и черных, и всяких
людей, и под лучами солнца тают все различия в цвете кожи и в одежде, а что е
сть лучшего и общего у всех, тянется вверх, к солнцу…
Он вытянулся во весь рост на койке и застонал. Может быть, глупо думать обо
всем этом? Может быть, только страх и слабость породили в нем эти желания
теперь, накануне смерти? Неужели то, что проникло так глубоко, так захвати
ло его всего, вдруг окажется ложным? Можно ли довериться голому, инстинкт
ивному чувству? Но он должен довериться ему: ведь мог же он всю свою жизнь
инстинктивно ненавидеть? Почему же ему не принять это? Что ж, он убил Мэри
и Бесси, принес горе матери, брату, сестре, навлек на себя страшную тень эл
ектрического стула, только чтобы узнать это? Значит, все время он был слеп
? Но теперь уже нельзя было ответить на этот вопрос. Было слишком поздно…

Смерть не страшила бы его, если б можно было прежде узнать, что все это зна
чит, что такое он сам среди других людей и что такое земля, на которой он жи
вет. Может быть, здесь идет какая-то борьба, в которой принимают участие в
се, и только он проглядел ее? А если он ее проглядел, не белые ли виноваты в т
ом? Но тогда, значит, все равно они заслуживают ненависти. Может быть. Но он
теперь не думал о ненависти к белым. Он скоро должен был умереть. Важнее бы
ло узнать, что означает это новое волнение, новая радость, новый жар в кров
и.
Он вдруг почувствовал, что хочет жить, Ц не кары за свое преступление изб
ежать, но жить для того, чтобы узнать, чтобы проверить, чтобы глубоко почув
ствовать это все; и уж если умереть, то умереть с этим чувством. Он понимал,
что все пропало, если он не успеет почувствовать это всем своим существо
м, узнать наверняка. Но теперь уже ничего не поделаешь. Слишком поздно…
Он поднес руки к лицу, дотронулся до дрожащих губ. Нет… Нет… Он бросился к
двери, горячими руками ухватил холодные стальные прутья, сжал их крепко,
изо всех сил. Его лицо приникло к решетке, и он почувствовал, что по щекам т
екут слезы. На мокрых губах ощущался соленый вкус. Он упал на колени и зары
дал: «Я не хочу умирать… Я не хочу умирать…»
Заседание обвинительной камеры и подтверждение вердикта присяжных, ра
збор заявления о невиновности в предумышленном убийстве и решение о пер
едаче дела в суд Ц все это заняло меньше недели, и в конце этой недели, хму
рым, бессолнечным утром Биггер лежал на своей койке и безучастно смотрел
на черные стальные прутья тюремной решетки.
Через час его поведут в судебный зал, и там он услышит, жить ему или умерет
ь, и если умереть, то когда. Но даже сейчас, на пороге суда, смутное желание о
владеть истиной, которую приоткрыл ему Макс, не ослабевало в нем. Он чувст
вовал, что должен ею овладеть… Как ему предстать перед судом белых людей,
не имея ничего, что поддержало бы его? С того вечера, когда он один стоял зд
есь, посреди камеры, весь во власти магической силы, которую разговор с Ма
ксом пробудил в нем, он стал еще более уязвимым для обжигающего дыхания н
енависти.
Были минуты, когда он с горечью думал о том, что лучше бы ему не видеть этих
новых горизонтов, лучше бы он мог снова спрятаться за свою завесу. Но это т
еперь было невозможно. Его выманили на открытое пространство и одолели,
одолели вдвойне: во-первых, посадили в тюрьму как убийцу, во-вторых, лишил
и внутренней опоры, необходимой, чтобы твердо пойти на смерть.
Стремясь вернуть себе эту минуту душевного подъема, он пытался возобнов
ить разговор с Максом, но Максу было некогда, он готовился к своей защитит
ельной речи, чтобы спасти его, Биггера, жизнь. А Биггеру хотелось самому сп
асти свою жизнь. Но он знал, что при первой попытке выразить свои чувства в
словах язык перестанет повиноваться ему. Много раз, оставшись один посл
е ухода Макса, он возвращался к мучительной мысли о том, что должны же быть
где-то слова, одинаково понятные и ему и другим, слова, которые заронили б
ы в других искру бушевавшего в нем огня…
Он теперь смотрел на мир и на окружавших людей двойным взглядом: видел см
ерть, образ электрического стула, на котором он сидит, прикрученный ремн
ями, и ждет, когда проникнет в его тело смертельный ток; и в то же время, проз
ревая жизнь, видел себя затерявшимся в несметной людской толпе, раствори
вшимся в потоке чужих жизней, чтобы возродиться обновленным, забывшим ст
рах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143