Вот-вот все это загорится, поднимется дым и рассеется в воздухе без следа.
Он вдруг подумал, что ни разу не было у него случая видеть, что остается от сожженной одежды. И если что-то остается, то как это называют? И как это выглядит? Как выглядит, как пахнет его прошлое? Каким оно зовется именем, чего стоит? Тут он вспомнил про тунику и пояс, которые снял с себя перед поединком. Невыразимая радость хлынула в сердце, яркая, ослепительная надежда, что, может быть, их не заметили, и тогда, значит, у него останется хоть
что-то, хоть какой-то лоскут от прошлого. Но нет, все унесли, сожгли.
Нерсес почувствовал ком в горле, и по щекам его потекли слезы. Посреди зала перед царем стоял полунагой человек — лишь бедра его были прикрыты барсовой шкурой, — растерянный, сникший, не знающий, кто же он есть теперь.
— Вы все нечестивцы и грешники! - вскричал он в отчаянии. — Я не могу стать вам пастырем и принять на себя ваши грехи. Если я приму их на себя одного, вы еще больше натворите зол и бесчинств. Вам всем, значит, грешить, а мне — нельзя? Одному только мне?
— Остричь его!
Один из стражей подошел к связанному Нерсесу, силою усадил на стул и, ловко орудуя ножницами, принялся остригать его мягко вьющиеся, отросшие чуть не до плеч волосы.
И надо же было царю оборвать поединок! Испортить такой момент! Опоздай он хоть на минуту, и Нерсес уже победил бы, обязательно победил...
— Я люблю распутную жизнь, ты же знаешь. — Одним движением Нерсес сбросил себя со стула на колени, подполз к царю и с мольбою в голосе продолжал: — Вино люблю... Разврат... Благоухание наложниц, прохладу их тел... Тебя не пьянило это благоухание, царь? Не бросало в дрожь от этой прохлады ?
И на мгновение — до боли ясно, отчетливо — он увидел на ложе себя вместе с нею. С нею, у которой не было имени, потому что, пленительнейшая из женщин, она была так дивно, так несказанно прекрасна, что поневоле казалась неземной, нереальной. Он лежал рядом с нею, чуть отодвинувшись, с ощущением праведной и чистой усталости, с простым и светлым чувством блаженства, за которым не крылось никакого иного смысла, не таилось никакой иной глубины.
— Омыть и умастить тело! Пусть вокруг распространятся опьяняющие ароматы.
По знаку, поданному Драстаматом, стража и все другие, кто находился вокруг, покинули зал. Вместо них появились старухи, одетые в черное. Они притащили с собой и поставили на помост наполненную нагретой водой лохань, освободили Нерсеса от пут, погрузили его в воду и начали обмывать, тихонько напевая что-то однообразное, усыпительное. Это были настоящие старые ведьмы с морщинистыми, уродливыми, серыми лицами, с жутко костлявыми большими руками. Нерсес плакал навзрыд, не сдерживаясь, но они не видели его и не слышали. Не иначе как их обычное занятие — обмывать и обряжать трупы. Нерсес уже сдался,
примирился с судьбой. Произойди все иначе, чин чином, он, может, и нашел бы в себе силы противиться. Но враг на сей раз был слишком ловок, слишком коварен, и правила этого состязания были неизвестны Нерсесу.
- Не уходи еще, умоляю, - в глазах у Нерсеса зажегся лихорадочный блеск, и, приподнявшись в лохани, он зашептал царю:-Я хочу насладиться... в последний раз... Дай один только день, до завтра... до утра... Разреши мне...
- Не разрешаю, нет. Потому что по глазам вижу, как велико твое желание и как искренна просьба. - Царь повернулся и быстро направился к выходу, но в дверях вдруг остановился и прокричал оглушительно: — Ложь все это! Ложь!
- О чем ты, царь? Какая ложь? - смутился Нерсес, нагишом стоявший в лохани.
- Ты хочешь стать католикосом. Если бы не хотел, если бы не был согласен в душе, то не дерзнул бы так нагло, так развязно себя вести, не посмел бы оскорблять меня при народе. Ты говорил со мною, как равный. Как завтрашний католикос... - И, усмехнувшись, добавил: - Попался, святейший? Знай, все решает первое испытание. Ты плохо выдержал его. И впредь никогда уже меня не обманешь.
В сопровождении телохранителей и Драстамата царь вышел из зала. Нерсес оцепенело смотрел на захлопнувшуюся за ними дверь и сам себе боялся признаться, что в словах этих, возможно, была правда. Возможно, в глубине души он вовсе не прочь был стать католикосом, но хитроумно скрывал это от самого себя. Мысль эта еще сильнее уязвила его, и он снова заплакал, не замечая, не чувствуя, как старые ведьмы принялись умащать его благовонными маслами. А дурманящий аромат и был той резкой гранью, где кончалось его прошлое и начиналось неведомое. Это неведомое представлялось столь заманчивым и пугающим, что Нерсес невольно вздрогнул, и мелкие мурашки пробежали по его омытому, умащенному телу.
Старухи сделали свое дело и ушли, и на некоторое время - до прихода священников, которым надлежало облачить Нерсеса, — он оставался один в огромном зале без окон. Тут-то и появился нежданно-негаданно Айр-Мардпет - главный советник по внутренним делам. Тот самый, что натравил отца Аршака, царя Тирана, на самых знатных в стране нахара-
ров; тот самый, по чьему наущению Тиран безжалостно истребил два старейших рода - Рштуни и Арцруни, всех, вместе с женами и детьми. Как повествует о том историк, только лишь двое грудных младенцев — Тачат Рштуни и Шавасп Арцруни — чудом спаслись от убиения, ибо в то время, как шел погром, оба они находились на попечении воспитателей. Тиран приказал уничтожить и этих двоих, дабы ненавистные ему роды прекратили существование. Но тут уже, как добавляет историк, пестуны царского сына Аршака Артавазд и Васак Мамиконяны обнажили свои мечи в защиту младенцев и, спасая их, бежали в собственные владения в Тайк, где и жили долгое время, от всего отстранившись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148