Ей хотелось оставить какую-нибудь память по себе, наладить связь между собою и этим чужим, незнакомым местом, взять на себя обязательства по отношению к этой горсти праха. Быть может, она когда-нибудь вернется сюда, снова разроет землю, найдет гребень, и тогда ей одной станет ясно, какое это утешение, какое успокоение и сколь осязаема и предметна связь душ. Она непременно возьмет гребень, будет по-прежнему им пользоваться, а взамен оставит в ямке какую-нибудь другую свою вещицу. И так все время, до глубокой старости, до...
Она заметила царя. Что-то уловила плечом. Что-то почувствовала затылком. Спиной ощутила тяжесть.Повернула голову, увидела его и ничуть не удивилась. И не смутилась, что кто-то застал ее врасплох и проник в ее тайну. Умяла руками и разровняла землю, пригладила напоследок ладонью и только затем спокойно поднялась на ноги и стала перед ним.
Молча, в упор смотрели они друг на друга. На лицах у обоих обозначилась едва приметная усмешка.Внезапная красота Парандзем болью отозвалась в душе царя, опалила щеки. И единственным пристойным выходом из положения была беспомощная эта усмешка, это невольное признание в слабости.
- Я слыхал о твоей красоте, но то, что вижу, превосходит воображение. И пусть мои слова не покажутся тебе в минуту тяжелейшего этого горя пустой любезностью. Я говорю искренней, чем когда-либо.
- Благодарствуй, царь,- склонила Парандзем голову.
— Я приказал блюсти по всей стране пост в знак траура по твоему мужу.
— Прими мою признательность, царь. — Помолчала мгновение и вновь взглянула ему в глаза,— Ну а ты? Ты тоже блюдешь пост?
— Мой приказ кажется тебе бессмысленным и запоздалым?
— Кто убил Гнела, царь?
— Убийца жестоко поплатится. Не думай об этом. Я не хочу растревоживать правдой твое хрупкое сердце.
— Не бойся. Скажи мне, я выдержу. Мне ли не знать мое сердце?
— Будь я уверен, что это, облегчит твое горе...
— Так ли уж важна, царь, твоя уверенность, когда уверена я сама.
— Мне нравится твоя дерзость. Если ты не собираешься вскружить царю голову, советую быть кроткой и смиренной.
— Возможно, царь уже влюблен?
— А если он предложит тебе стать его женой? В час горя это, наверное, покажется откровенной наглостью?
Предложение было столь неподготовленным, столь неожиданным — первым долгом для него самого,— что он не успел себя остеречь, не нашел времени пораскинуть умом. Получалось, что из-за нескольких неосторожных, непродуманных слов дальнейшая судьба царя зависела уже от ответа Парандзем, от ее «да» или «нет».
— То, что непозволительно простым смертным, позволено царю.
В ответе Парандзем царь уловил и женскую игру, и горечь. Она умела странным образом совмещать противоположные вещи. Примирять взаимоотрицающие чувства, обуздывать их и заставлять выступать заодно. А это больше обычного согласия либо отказа.
— Стало быть, ты разрешишь мне нарушить каноны траура и просить твоей руки?
— Хочу я того или нет, твоя воля — закон для меня. — Парандзем почтительно поклонилась. — И этим мы с тобой обязаны моему супругу.
— В таком случае он не помешает нашему браку. Выходит, он и по смерти остался верным моим подданным.
Царь мог взять свое предложение обратно, обернуть шуткой, не оставаться в плену у неосторожно брошенных, необдуманных слов. И если он этого не сделал, то так ли уж неосторожны были его слова, так ли уж необдуманны и не-взвешенны — хотя бы и в краткий миг их произнесения ? Ведь
внутреннее время человека — мгновения его наитий, страхов, подозрений, сомнений, мгновения едва ли не на каждом шагу совершаемого выбора — и вовне текущее действительное время измеряются разными мерами и отнюдь не соответствуют друг другу. Одно принадлежит тебе, второе — всем. Твое время удлиняется, устремляется к вечности, а второе, всеобщее, — призрачно и обманчиво.
— Однако при одном условии, царь, — сухо и деловито, без тени стыдливости сказала Парандзем. — Если я буду первой среди твоих жен.
— То есть царицей.
— Если меня будут величать женою из жен.
— Согласен. Царица и жена из жен.
Быть может, как раз тогда, под собольим покрывалом, возникло у царя решение, под покрывалом, когда глаза были зажмурены, а слух отворен? И голос женщины струился и струился, заполняя все до единой поры его тела и не находя себе исхода. И он жил с этим голосом сорок дней, влюбленный в его переливы, в каждый его звук, так и не зная, кому он, этот голос, принадлежит. И все было предрешено. Если бы царь не только услышал, но и увидел Парандзем в первый день, то, пусть даже ее красота ослепила его, изумила и восхитила, едва ли сегодняшнее его предложение оказалось бы неизбежным.
— Приглашаю тебя отужинать со мной, — сказал царь, делая вид, будто такого приглашения не существовало и Парандзем им не пренебрегала.
— Благодарствуй, царь. Я польщена.
— Ты забыла гребень, — словно между прочим обронил царь.
— Но это не единственный мой гребень, — обольстительно улыбнулась Парандзем. — У меня есть и другой.
Они миновали множество надгробий, десятки имен и незавершенных повестей, а когда вышли за кладбищенскую ограду, царь с удивлением увидел, что телохранители поджидают его.Его ждала также двухместная колесница.Они сели в колесницу и молча двинулись в путь.Парандзем поняла, что цель достигнута. Ей и в голову не приходило, что можно выйти замуж за царя и стать царицей. Но это-то и было настоящим возмещением. Великой ее любви, иссякшего ее счастья. Ведь говорила же она, что взамен этого ей нужно нечто грубое и сугубо вещественное, осязаемое. Нет, ты погляди только на мудрую игру судьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148