Плохо, что деревня так неожиданно вынырнула из-за холмов; и, наверное, все-
таки хорошо, что деревянные дома с ширмами из плотной ткани вместо
внутренних стен вспыхивали от первого прикосновения факела, как
девственница шатров Хуул джай, прибежищ мужчин в редкие часы отдыха, от
первого прикосновения истосковавшегося воина.
Джелмэ-багатур задумался над тем, почему в шатрах Хуул-джай все
обитательницы -- девственницы (во всяком случае, поначалу); потом он
сожалеюще поцокал языком, так и не раскрыв эту загадочную тайну, и вновь
уставился на слабо чадящую деревню.
Еще немного -- и даже дыма не останется от поселения мягкоруких. Это
хорошо. Вдвойне хорошо -- потому что воины-ориджиты все тела чужих
погибших (своих погибших не было) бросили в огонь, и пламя жадно пожрало
предложенную ему пищу. Пусть говорят. Это лучше, на что они способны.
Лучшее -- потому что умирали мягкорукие легко и странно. Вряд ли воины
племени ориджитов захотят хвастаться в родной Шулме сегодняшними
подвигами. Сам Джелмэ- багатур трижды подумает, прежде чем рассказывать
кому-нибудь о тринадцатилетнем подростке, бросившимся под копыта коня
Нойона с рогатиной наперевес, и о том, что прославленный багатур потратил
на башенного звереныша больше времени, чем тратил когда бы то ни было в
жизни на одного бойца -- пусть даже самого опытного.
Несколько раз рогатина, словно издевалась, замирала то у лица, то у живота
Джелмэ, и лишь когда нойон отсек мальчишке левую кисть -- лишь тогда все
стало на свое место.
Никогда не забудет Джелмэ-багатур то удивленное выражение, которое
окоченело на лице подростка. Вот тогда-то Джелмэ поднял за волосы чью-то
отрубленную голову, швырнул ее в огонь и завыл волком:
-- Жгите! Жгите все!.. Хурр, дети Ориджа! Жгите!..
Нет, не станут воины рассказывать у костров Шулмы о костре по ту сторону
Кул-кыыз. И шрамами хвастаться не будут -- не осталось памятных рубцов от
этой схватки.
Да и схватка ли это?
Ни один ориджит не ранен... даже не поцарапан. Как и обещал великий гурхан
Джамуха Восьмирукий, внук Владельца священного водоема, Желтого бога
Мо. Каждое слово гурхана ценнее смерти врага... может быть, его недовольство
будет крепко спать по возвращении Джелмэ-багатура и не проснется от
важного сообщения о путях через Кул-кыыз и совсем тихого упоминания о
сожженной деревушке?
Ведь никто не ушел...
Спи, недовольство гурхана Джамухи, спи вечным сном! Джелмэ хорошо знает,
что означает для любого нойона приглашение в круг, где уже ждет
Восьмирукий со своим волшебным мечом. Уж лучше попросить
телохранителей-тургаудов закатать тебя в кошму и соединить пятки с
затылком, ломая становой хребет.
Это гораздо проще и быстрее, чем быть в кругу соплеменников игрушкой
Восьмирукого. А он способен долго играться, великий гурхан Джамуха, внук
Желтого бога Мо...
Джелмэ-багатур привстал в седле и посмотрел поверх догорающей деревни на
юго-запад, туда, где громоздились неприветливые серые скалы. Нойона
беспокоило долгое отсутствие двоих воинов, посланных туда на разведку.
Нойон не знал, что оба воина лежат сейчас неподалеку от расщелины Ху-коу,
что на местном языке означает "Пасть тигра", и у каждого воина из того места,
где ворот кожаного панциря-куяка открывает горло, растет цветок
метательного ножа.
И женщина с безумным взглядом несется к Мэйланю по тайным дорогам,
погоняя чужую косматую лошадь.
Пожалуй, если бы Джелмэ-багатур обладал даром провидения, как шаманы Ур-
калахая, то он уже сейчас приказал бы телохранителям-тургаудам закатать
себя в кошму и соединить пятки с затылком...
Нет, он не был провидцем, нойон Джелмэ. Поэтому он просто сильнее
обычного дернул себя за ус, скривился от боли и вновь уставился на пепелище.
Кривая сабля на боку Джелмэ-багатура с легким бряцанием постукивала о
седло.
Словно смеялась.
ПУТЬ
МЕЧА
Книга третья
Шулма
Часть седьмая
Воплощение Желтого бога
Там и сям виднелись отрубленные головы, валявшиеся в пыли; у одних верхняя
губа была гладко выбрита, у других были красивые носы, на некоторых были
опрятно приглажены волосы, иные были украшены убором или же серьгами.
Махабхарата, книга о Вирате
Глава девятнадцатая
1
-- Стояли двое у ручья, у горного ручья,
Гадали двое -- чья возьмет? А может быть -- ничья?
Стояли двое, в дно вонзив клинки стальных мечей,
И тихо воды нес свои израненный ручей...
...Я сразу узнал их. Нет, я ни на миг не усомнился в том, что все это -- сон, что
на самом деле я лежу в походном шатре рядом с ровно дышащим Чэном -- но
узнал я их сразу.
Повитухи-оружейники, Масуд и Мунир. И двое Блистающих, до половины
скрытые в воде, отчего трудно было угадать их род -- то ли Прямые мечи, и
лишь вода искажает их силуэт, то ли и впрямь клинки их слабо изогнуты.
Никаких свидетелей, никакой молнии, никаких страшных клятв... тишина и
покой.
-- Стояли два меча в ручье -- чего ж не постоять? -
И отражал, журча, ручей двойную рукоять,
И птиц молчали голоса, и воздух чист и сух,
И упирались в небеса вершины Сафед-Кух,
Вершины Белых гор...
Пятнистая рябь мимоходом пробежала по миру моего сна -- такая порой бежит
по клинку, обнаженному летним солнечным днем в тутовых зарослях -- и
Блистающие в ручье на миг заколебались, их очертания дрогнули, расплылись,
а когда мир снова стал незыблемым...
Один меч стоял в ручье. Один как перст, один против неба -- и в том месте, где
вода соприкасалась с клинком, меч не уходил вниз, чтобы вонзиться в дно, а
плавно перетекал в серо-стальную полосу ручья и бежал дальше, дальще,
огибая камни, всплескивая брызгами-искрами, журча, посвистывая, смеясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169