Шею Куштэнгри захлестывали сразу две волосяные петли, и в
пяти-шести выпадах позади незрячего шамана вразвалочку шли двое воинов,
намотав на запястья противоположные концы арканов, и ведя Неправильного
Шамана, словно зверя на поводке.
"Неужели они его ослепили?!" -- мелькнула страшная мысль.
На расстоянии хорошего копейного броска от Меня-Чэна воины крепче
натянули арканы -- и Куш-тэнгри остановился, прижимая подбородок к груди.
-- Сейчас они убьют его,-- равнодушно сказали Чинкуэда и Джамуха; и Я-Чэн
ни на миг не усомнился, кто "они", и кого "его",-- как шамана-отступника. А
потом придет твоя очередь. Смотри, это будет интересно...
Я-Чэн не обратил внимания на последние слова. Слова ничего не значили,
жизнь ничего не значила, честь и позор, доблесть и трусость не значили ничего,
и единственное, что имело значение в этом проклятом мире, что стоило дороже
пыли под ногами -- расстояние от Чэна-Меня до шамана, расстояние -- и то,
что Чэн-Я не успею преодолеть его прежде, чем воины отправят в Верхнюю
Степь или в Восьмой ад Хракуташа седого ребенка, Неправильного Шамана,
настоящего хозяина Шулмы, встретившего нас, как гостей...
-- Чэн! -- словно сами холмы позади нас разверзлись неистовым рыком, и эхо
захлебнулось в ужасе.-- Держи!!!
Чыда была уже в воздухе. Тяжелая, яростно визжащая Чыда Хан-Сегри -- и
лишь единственная рука могла вот так вогнать массивное копье в осеннее небо
Шулмы, с треском разрывая грязноголубое полотнище, единственная рука
могла дотянуться раз яренной Чыдой из Малого Хакаса, теряющей
новообретенного Придатка, дотянуться через полтора копейных броска до
Кабира, до меня, до Чэна-Меня!
Он не был прирожденным копейщиком, повитуха Блистающих, кузнец-устад,
Коблан Железнолапый, но он вложил в этот бросок всю свою бешено-
огромную душу, не оставив ничего про черный день -- ибо черный день настал!
-- Держи! -- ревел Коблан, и ему вторила летящая Чыда, а Шулма окаменела на
несколько долгих-долгих мгновений, и я видел, что Чыда вонзится в землю,
выпадов на пятнадцать перелетев через нас -- и тогда Чэн сорвался с места, на
ходу вбрасывая меня в ножны, забыв о Джамухе и Чинкуэде -- и вскоре я
ощутил, как пальцы аль-Мутанабби смыкаются на древке Чыды... ощутил
острее, чем если бы они сомкнулись вместо копейного древка на моей рукояти.
Чэн замахнулся, Чыда птицей вырвалась из об ятий латной перчатки --
железная рука, детище Железнолапого, память восьмивековой давности,
ожившая в недоброе время сталь! -- и устремилась к недвижному Куш-тэнгри.
-- Куш! -- надрывалась Чыда изо всех сил.-- Куш, я здесь! Я здесь, Куш-ш-ш!..
И изумленные воины с арканами замешкались, упустив то мгновение, когда
незрячий шаман сделал шаг в сторону и взял Чыду из воздуха.
Легко и уверенно, как брал летящие камешки; и Чыда со счастливым криком
легла в протянутые ладони.
Арканы натянулись, но Куш, не дожидаясь, пока его собьют с ног, сам
отпрыгнул назад, разворачиваясь к воинам слепым лицом; удар, мелькание рук
и древка -- и лезвие наконечника Чыды рассекает один аркан, а второй
обматывается вокруг ее крестовины, и не выдержавший рывка воин падает на
бок, силясь левой рукой выдернуть из ножен саблю, и выдергивает, перерубая
Диким Лезвием веревку, пленником которой внезапно стал...
Первый воин, кинувшийся к освободившемуся шаману, горлом налетел на
древко Чыды, мигом растерявшей все кабирские повадки -- и вот Куш-тэнгри
уже стоит рядом с лежащими воинами, повязка сорвана с лица шамана, гневные
черные глаза впиваются в поверженных шулмусов ("Хвала Творцу! -- шепчу Я-
Чэн.-- Они не посмели...") -- и тургауды Джамухи даже и не пытаются встать,
когда Неправильный Шаман поворачивается к ним спиной и машет нам
сияющей Чыдой.
-- Что он делает?! -- шепчет Обломок.
-- Кто? -- спрашиваю я, потому что Чэн ничего не видит и не слышит, он машет
шаману в ответ и что-то кричит...
-- Джамуха!
Не покидая ножен, я оборачиваюсь и еще успеваю увидеть, как раскручивается
кожаный ремень в руке Джамухи-батинита, из петли превращаясь в полосу, а
потом увесистый камень гремит о шлем Чэна, и земля оказывается совсем
рядом, а Чэн не откликается, когда я зову его, и я остаюсь один, один, один...
Один против неба.
* * *
4
Время сошло с ума: оно рванулось с места и действительно понеслось назад,
мелькая днями, неделями, месяцами; пространство свилось кольцами
гигантской змеи, ползущей хвостом вперед: Шулма, Кулхан, Мэйлань, Кабир,
памятный переулок, дом Коблана, комната-темница...
И холодный блеск маленького клинка над лежащим Чэном Анкором.
-- Руку! -- вне себя кричу я, забыв обо всем.-- Руку, Чэн!..
И рука отозвалась.
Словно паук, отливающий металлическим блеском, словно чешуйчатое
пятиногое насекомое, латная перчатка аль-Мутанабби поползла по правому
бедру лежащего на боку Чэна, сместилась на живот, коснусь моей рукояти
твердыми пальцами -- и мы, я и она, упрямо двинулись вперед, вытаскивая меня
из ножен и волоча за собой плохо слушавшиеся локоть и плечо бесчувственного
Чэна Анкора Вэйского.
Только тогда небо, из которого падала короткая молния Чинкуэды, Змеи Шэн,
смогло понять, что я уже не один против него.
Лезвие Чинкуэды наспех полоснуло по запястью, промахнувшись и с
бессильным визгом скользнув по наручу, а я бросился вперед, над самой землей,
болезненно ощущая груз неподвижного тела Чэна, ограничивавший меня в
выпаде.
Мне удалось лишь слабо оцарапать ногу Джамухи чуть повыше щиколотки, но
и Джамухе пришлось отпрыгнуть назад и остановиться, тяжело дыша и
опустив Чинкуэду.
Придавленный Чэном, что-то кричал Обломок, но мне было не до него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169