..
Суеверен ли я?
"Нет," -- хотел ответить я.
-- Не знаю,-- ответил я.
-- Вот и я не знаю,-- тоскливо согласился Единорог.
-- А я знаю,-- заявил Дзю, то ли подслушивавший, то ли догадавшийся о нашем
разговоре, то ли вообще имевший в виду что-то свое.-- Знаю, но вам не скажу.
5
Куш-тэнгри по-прежнему ехал впереди, не оборачиваясь, но теперь я знал, куда
ведет нас Неправильный Шаман.
К священному водоему.
Могиле Блистающих и обиталищу Желтого Мо.
К месту, где не воюют.
Интересно, осмелится ли Джамуха, взошедший на престол Шулмы по
ступенькам преклонения перед воинской доблестью, нарушить этот запрет,
напав на нас там?
Да или нет?
С одной стороны он -- внук Желтого Мо и гурхан степей, а с другой -- святость
места, витающий над водоемом дух самого Мо и явившееся туда воплощение,
то есть Асмохат-та, хоть истинный, хоть ложный, что надо доказывать...
Прав шаман -- время для размышлений у нас, похоже, будет. Или оно есть,
началось, сдвинулось с места -- время для мудрых размышлений, время для
глупых размышлений, для веселых и невеселых, для первых и последних...
А может, и не только для размышлений.
Кулай говорил, что часть вольных племен отказалась ломать прут верности
перед Джамухой. Но даже идя против Восьмирукого, захотят ли они пойти за
Асмохат-та?! Я и думать-то не хочу, скольких пришлось бы убить, чтоб
перевесить Джамуху на весах Шулмы... ни думать не хочу, ни убивать.
И не буду. Не мое это дело, не моя радость -- чужие уши в карманы складывать!
Более того -- люди людьми, а как добиться, чтобы Дикие Лезвия зазвенели на
нашей стороне?!
О Творец, не превращаюсь ли я, человек Чэн Анкор, в Твое оружие?! В мертвую
вещь, не имеющее собственной воли оружие, покорное Твоей равнодушной
деснице?!.
-- ... и пришел Куш-тэнгри в ставку Джамухи через день после большого
курултая, где был вручен Восьмирукому бунчук гурхана о семи хвостах,--
вернул меня к действительности голос Асахиро.-- А когда предложил шаман
Восьмирукому пророчествовать о судьбе владыки, то сперва согласился на это
Джамуха, но после жестоко посмеялся над служителем Безликого!..
Я вновь ощутил в себе ищущий мрак взгляда Куш-тэнгри, проникающий в
заповедные глубины души темный клинок, идущую по следу памяти тварь...
Нет, непохож был щуплый шаман на человека, над которым можно просто так
посмеяться, да еще и жестоко!
Во всяком случае, сделать это безнаказанно.
-- Во время обращения к Безликому вынимает воин из ножен свой клинок и
держит его за рукоять, стоя у начала, а шаман Ур-калахая берется за лезвие,
становясь у завершения. И смотрят потом воин и шаман, исток и исход, в глаза
друг другу, пока не перестают видеть земное, прозревая ткущееся на небесах.
Асахиро говорил медленно и певуче, и я слышал его, степь да ровный перестук
копыт.
-- Только на этот раз не Взглянул Джамуха в лицо Куш-тэнгри. Едва пальцы
шамана сомкнулись на мече гурхана, как рванул Восьмирукий Чинкуэду, Змею
Шэн, к себе и разрезал шаману ладонь до кости. И смеялся гурхан -- дескать, не
тягаться Безликому с Желтым Мо, как мясу шаманскому не тягаться с
отточенной сталью, и никому из смертных не дозволено провидеть судьбу
Джамухи! Смеялись воины, стоявшие вокруг, но невесел и угодлив был их смех,
а шаман прошел сквозь смех и позор, не зажимая раны, и ладонь его
ухмылялась алым ртом. Дик и страшен был взгляд Куш-тэнгри -- настолько
трашен, что трое воинов, не успевших вовремя отвернуться, умерли через день в
муках...
Асахиро резко замолчал, потому что неспешно трусившая впереди лошаденка
шамана как-то незаметно повернулась мордой к нам, а хвостом к священному
водоему -- и спустя совсем немного времени Куш-тэнгри уже снова был рядом
со мной.
Я готов был дать голову на отсечение, что шаман не мог слышать рассказа
Асахиро, а если и слышал, то ничего не должен был понять -- но шаман, ничего
не сказав, протянул ко мне худую правую руку ладонью вверх.
Лабонь пересекал вспухший белый шрам. Он тянулся почти вплотную к линии
жизни, обрываясь у запястья, словно кто-то хотел начертать новый жизненный
путь Неправильнму Шаману, но мделал это грубо и нерадиво.
Новый путь... но не Путь Меча, а путь, проложенный мечом. Шрам,
оставленный злой насмешкой и необходимостью всегда и во всем доказывать
свое превосходство.
Одуряюще-терпкий запах степи, тронутой осенним увяданием, вдруг ударил
мне в голову, отчего окружающий мир стал до боли, до головокружения
реальным, став миром, где приходится жить всерьез, жить однажды и навсегда
или не жить вовсе...
Ладонь Куш-тэнгри сжалась в кулак, сминая шрам.
-- Служители Ур-калахая не проливают чужой крови,-- сурово сказал
Неправильный Шаман.-- Нигде и никогда. Но это не мешает нам проливать
свою.
Вокруг нас была Шулма,
В нас была Шулма.
А передо мной на нелепой лошади, одетый в нелепый халат, сидел Кабир.
Я-Единорог пристально смотрел на человека, в котором жил Кабир, на
человека, чье время и место остались у меня за спиной, в прошлом, в моем
прошлом и его будущем; на человека с серебряными волосами, который не
проливал чужой крови.
-- И поэтому мы не носим оружия,-- закончил Куш-тэнгри.
-- А мы носим,-- отозвался я, думая о своем.-- Мы носим. Но еще совсем недавно
мы тоже не проливали чужой крови. Только свою.
Асахиро еле слышно застонал.
-- Это невозможно.
-- Это возможно.
-- Где? -- спросил Куш-тэнгри.-- В Верхней Степи? В раю?
-- В раю,-- грустно согласился Я-Единорог.
Глава двадцать третья
1
...Желтый бог Мой сидел на самом краю своего священного водоема и, закусив
верхними клыками оттопыренную нижнюю губу, задумчиво глядел куда-то
вдаль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169