.."
Здорово! Оказывается, еще могу... детали, мелочи, подробности! Видно, Чэн
Прежний все-таки не до конца умер, а просто затаился до поры до времени в
Чэне Настоящем, Сегодняшнем.
Просто-непросто...
Зато Чэна Настоящего почти совсем перестали интересовать подробности
внешние, подвластные точному описанию; мелочи, которые можно потрогать.
На первый план вышло непосредственно действие, которое можно только
прочувствовать; и чувства, которые можно лишь ощутить, не успевая обдумать;
и ощущения, личные ощущения при столкновении с этой стремительной и не
всегда понятной для рассудка жизнью.
И отношения между мной и людьми. И Блистающими. И их отношения между
собой.
Раньше, глядя на крону дерева бытия, я пытался рассмотреть по очереди
каждый листок -- как он выглядит. Теперь же я не замечал отдельных листьев,
но видел листву -- и слышал ее шелест, отдыхал в прохладе ее тени и листья
были для меня единым целым.
Не листья, но листва.
Так бывает при Беседе. Все мелкое послушно отступает в сторону; все
незначительное и потому способное отвлечь, отметается вихрем
происходящего; сознание, память о прошлом, оценка настоящего, мечты о
будущем -- этого больше нет, а есть нечто сокровенное, поднимающееся из
глубин подобно Треххвостому дракону Он-на... и этот дракон способен решать
не раздумывая, поступать не сомневаясь и дышать ветром сиюминутного
полной грудью.
Возможно, этот дракон и есть душа.
... Я Беседовал с Жизнью -- узнав Смерть, я мог себе это позволить.
И мог позволить себе перестать быть мелочным.
Одного я не мог себе позволить -- это перестать умываться.
И я пошел умываться.
3.
Этим утром Кос, вопреки своей новой привычке, проснулся раньше меня, и,
когда я спустился в харчевню, завтрак уже был на столе. Мяса мне с утра не
хотелось, но ан-Танья словно предугадал мои желания: сыр, зелень, лепешки и
крепкий чай. Как раз то, что надо. Кроме нас с Косом, несмотря на довольно
поздний час, никого в харчевне не было -- и я принялся жевать.
Закончив трапезу, я жестом подозвал длинноносого хозяина.
-- А скажи-ка мне, любезный, здесь ли еще эта старуха... то есть Матушка Ци?
Вопрос был совершенно безобидный, но маленькие глазки нашего караван-
сарайщика почему-то тут же забегали -- причем в разные стороны.
-- Нет, почтеннейший, нет, благородный господин, она на рассвете ушла -- рано
встала, поела, сказала, что расплатится в другой раз и ушла.
Что-то непохож был наш хозяин на человека, с которым можно расплатиться в
другой раз. Во всяком случае, без воплей и скандалов.
-- Не сказала -- куда?
-- А она никогда не говорит.
-- Так ты, любезный, ее знаешь?
-- Ну вы спросите, благородный господин! Да эту старую ворожею... то есть
Матушку Ци, конечно, каждый караван-сарайщик на Фаррском тракте знает.
Раз в полгода непременно объявляется...
-- Много путешествует, значит,-- то ли спросил, то ли просто заметил Кос.
-- Много? Да, почитай, только этим и занимается!
Далее продолжать разговор не имело никакого смысла -- хозяин или ничего
больше не знал, или не хотел говорить.
-- Спасибо,-- небрежно кивнул я, а Кос сверкнул монетой -- и хозяин, поймав
мзду на лету, понятливо исчез.
-- Говорила -- еще, мол, свидимся,-- пробормотал я, ни к кому не обращаясь.--
Ну что ж, может, и свидимся... Вот тогда и получишь, Матушка, свои записи
обратно.
Потом я повернулся к ан-Танье.
-- Мы тут немного задержимся.
-- Зачем?
-- Да так... выяснить кое-что надо. Пришла пора завязать более тесное
знакомство.
Кос непонимающе поглядел на меня. Действительно, о каких выяснениях и
знакомствах могла идти речь, если в караван-сарае кроме нас и хозяина,
похоже, никого не осталось?
Впрочем, я-то знал -- что надо выяснить и, главное, у КОГО!
Я неторопливо поднялся из-за стола -- еще бы, после такого завтрака! -- и
прошел в нашу келью. Все еще недоумевающий Кос проследовал за мной.
Усевшись на низкую кровать, я аккуратно положил рядом с собой Дзюттэ и
Сая Второго, и, глубоко вздохнув, взялся правой рукой за рукоять Единорога.
-- А ты, Кос,-- за миг до того обратился я к усевшемуся было на свою кровать
ан-Танье,-- бери-ка эсток и поупражняйся. Вон мой доспех на стене развешен --
давай коли и представляй, что в доспехе -- я. Или не я. И пробуй не
останавливаться. Дескать, если я или не я в железе, то ничего страшного ни с
кем не случится. Давай, давай, не стесняйся...
И -- странное дело! -- Кос послушно взял Заррахида и шагнул к стене, на
которой висел доспех аль-Мутанабби.
А я тут же забыл о Косе, доспехе и Заррахиде, окунувшись вместе с Единорогом
в разговор Блистающих.
На этот раз мои приятели решили сменить тактику, перейдя от кнута к
прянику.
-- Слушай, Вилорогий! -- вещал Обломок,-- да ты у нас молодец! Можешь ведь,
если захочешь! Так вчера душевно по-Беседовали, что просто...
Похвалы Саю явно нравились, а на "Вилорогого" он, видимо, решил не
обижаться -- и правильно, потому что тогда ему пришлось бы обижаться на
Дзю через каждое слово.
Как мне в свое время -- на Друдла...
-- Понятное дело, могу! -- хвастливо заявил польщенный Сай, и я неслышно
расхохотался.-- Если б еще Заррахидову Придатку руку левую, как надо,
поставить, мы б вас тут по всему двору гоняли, как хотели! И тебя, Обломок, и
Рога Единого, и Придатка вашего железнобокого! И посох этот дурацкий, с
бубенцами...
Я чувствовал, что Дан Гьен с трудом сдерживается, чтоб не смазать пряник
похвалы чем-то похуже арахисового масла; да и у Дзюттэ наверняка вертелась
на кончике клинка очередная колкость, но, взяв определенный тон, надо было
держать его до конца.
-- Ч что же вы, все такие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169