Всего этого не оказалось в действительно
сти, и это в главной своей части заложено было в самом существе тогдашнег
о австрийского государства. Таким образом ни одна из этих партий не могл
а удовлетворить меня, потому что ни в одной из них я не видел воплощения св
оих взглядов. Ввиду этого я не мог вступить ни в ту, ни в другую партию и не м
ог таким образом принять какое бы то ни было участие в борьбе. Уже тогда я
считал все существовавшие политические партии неспособными помочь нац
иональному возрождению немецкого народа Ц возрождению в его подлинно
м, а не только внешнем смысле слова. В то же время мое отрицательное отноше
ние к габсбургскому государству усиливалось с каждым днем. Чем больше уг
лублялся я в изучение вопроса иностранной политики, тем больше я убеждал
ся, что австрийское государство может принести немецкому народу только
несчастье. Все ясней и ясней становилось мне и то, что судьбы немецкой нац
ии решаются теперь только в Германии, а вовсе не в Австрии. Это относилось
не только к политическим проблемам, но в не меньшей мере и к общим вопроса
м культуры. Так что и здесь, в области проблем культуры или искусства, авст
рийское государство обнаруживало все признаки застоя или по крайней ме
ре потери всякого сколько-нибудь серьезного значения для немецкой наци
и. Более всего это можно было сказать относительно архитектуры. Новейшее
строительное искусство не могло иметь сколько-нибудь серьезных успехо
в в Австрии уже потому, что после окончания постройки Ринга в Вене вообще
уже не было сколько-нибудь крупных построек, которые могли бы идти в срав
нение с германскими планами. Так моя жизнь становилась все более и более
двойственной: разум и повседневная действительность принуждали меня о
ставаться в Австрии и проходить здесь тяжелую, но благодетельную школу ж
изни. Сердцем же я жил в Германии. Тягостное гнетущее недовольство овлад
евало мною все больше, по мере того как я убеждался во внутренней пустоте
австрийского государства, по мере того как мне становилось все более ясн
о, что спасти это государство уже нельзя, и что оно во всех отношениях буде
т приносить только новые несчастья немецкому народу. Я был убежден, что э
то государство способно чинить только препятствия и притеснения каждо
му действительно достойному сыну немецкого народа и, наоборот, способно
поощрять только все ненемецкое. Мне стал противен весь этот расовый конг
ломерат австрийской столицы. Этот гигантский город стал мне казаться че
м-то вроде воплощения кровосмесительного греха. С раннего возраста я го
ворил на диалекте, на котором говорят в Нижней Баварии. От этого диалекта
я отучиться не мог, а венского жаргона так и не усвоил. Чем дольше я жил в эт
ом городе, тем больше я ненавидел эту хаотическую смесь народов, разъеда
вшую старый центр немецкой культуры. Самая мысль о том, что это государст
во можно сохранить еще на долгое время, была мне просто смешна. Австрия по
хожа была тогда на старинную мозаику из мельчайших разноцветных камешк
ов, начавших рассыпаться, потому что скреплявший их цемент от времени вы
ветрился и стал улетучиваться. Пока не трогаешь этого художественного п
роизведения, может еще казаться, что оно живо по-прежнему. Но как только о
но получит хоть малейший толчок, вся мозаика рассыпается на тысячи мельч
айших частиц. Вопрос заключался только в том, откуда именно придет этот т
олчок. Мое сердце никогда не билось в пользу австрийской монархии, а всег
да билось за германскую империю. Вот почему распад австро-венгерского г
осударства в моих глазах мог быть только началом избавления немецкой на
ции. Ввиду всего этого во мне сильнее росло непреодолимое стремление уех
ать наконец туда, куда, начиная с моей ранней молодости, меня влекли тайны
е желания и тайная любовь. Я надеялся, что стану в Германии архитектором, з
авоюю себе некоторое имя и буду честно служить своему народу в тех преде
лах, какие укажет мне сама судьба. С другой стороны, я хотел, однако, остать
ся на месте и поработать для того дела, которое издавна составляло предм
ет моих самых горячих желаний: я хотел дожить здесь до того счастливого м
омента, когда моя дорогая родина присоединится наконец к общему отечест
ву, т. е. к германской империи. Многие и сейчас не поймут того чувства страс
тной тоски, которое я тогда переживал. Но я обращаюсь не к ним, а к тем, котор
ым судьба до сих пор отказывала в этом счастье или которых она с ужасной ж
естокостью лишила этого счастья, после того как они им обладали. Я обраща
юсь к тем, которые, будучи оторваны от родного народа, вынуждены вести бор
ьбу даже за священное право говорить на своем языке; к тем, кто подвергает
ся гонениям и преследованиям за простую преданность своему отечеству, к
тем, кто в тяжелой тоске во сне и наяву грезит о той счастливой минуте, ког
да родная мать вновь прижмет их к сердцу. Вот к кому обращаюсь я и я знаю Ц
они поймут меня! Только те, кто на собственном примере чувствуют, что озна
чает быть немцем и не иметь возможности принадлежать к числу граждан люб
имого отечества, поймут, как глубока тоска людей, оторванных от родины, ка
к непрестанно терзается душа этих людей. Эти люди не могут быть счастлив
ы, не могут чувствовать себя удовлетворенными, они будут мучиться вплоть
до той самой минуты, когда наконец откроются двери в отчий дом, где они то
лько и смогут обрести мир и покой. Вена была и осталась для меня самой тяже
лой, но и самой основательной школой жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98