В один из следующих дней пациент пережил тяжелый при-
ступ страха. Он вскочил с болезненно распахнутым ртом. На
лбу выступили капли пота, а мускулатура была очень сильно
напряжена. В галлюцинациях он воображал себя животным -
обезьяной, при этом рука больного полностью уподобилась
скрюченной обезьяньей руке и из груди он исторгал такие
звуки, как сам потом сказал, <будто у него не было голосовых
связок>. Он чувствовал себя так, словно кто-то подошел совсем
близко и угрожал ему. Потом больной крикнул, как в трансе:
<Да не злись, я хочу только пососать>. Приступ страха по-
степенно прошел, пациент успокоился, и затем мы проработали
случившееся. При этом он вспомнил наряду со многим прочим,
что примерно в два года он впервые увидел <Жизнь животных>
247
Брэма. Он не помнил, возникал ли тогда тот же страх, но
страх, несомненно, соответствовал тогдашнему переживанию:
он рассматривал гориллу с большим восхищением и удивлением.
Страх, не получивший тогда развития, тем не менее гос-
подствовал над ним всю жизнь. Теперь он вырвался. Горилла
представляла собой отца - угрожающий образ, который хотел
помешать сосанию. Следовательно, его отношение к матери
оставалось фиксированным на определенной стадии и в форме
сосательных движений рта прорвалось сразу же при начале
лечения, но только после осмысления ситуации всего мышеч-
ного панциря, в который был заключен характер пациента,
это спонтанно стало ему понятным. Не было необходимости
в течение пяти лет искать с помощью следов воспоминаний
источник этого переживания. В момент лечения передо мной
предстал младенец с соответствующим выражением лица, только
что испытавший страх.
Я могу сократить описание. После освобождения от разо-
чарования в матери и следовавшего отсюда страха перед само-
отречением генитальное возбуждение резко возросло. Прошло
всего несколько дней, и недавний больной познакомился с
милой молодой женщиной, с которой у него быстро и без
затруднений установились самые близкие отношения. Совершив
второй или третий половой акт со своей возлюбленной, он,
сияя, пришел ко мне и удивленно сообщил, что при этом
таз <так странно двигался сам собой>. При более точном опи-
сании выяснилось, что пациент еще испытывал легкое тор-
можение в момент семяизвержения. Но, так как движение таза
стало свободным, ликвидация последнего признака болезни сто-
ила совсем небольших усилий. Все дело было теперь в том,
чтобы он в момент семяизвержения не останавливался, а мог
полностью ввериться вегетативной моторике. Пациент ни мгно-
вения не сомневался в том, что сокращения, которые охва-
тывали его во время лечения, были не чем иным, как сдер-
жанными вегетативными (оргастическими) движениями при со-
вокуплении.
Но, как выяснилось позже, рефлекс не стал проявляться
совершенно беспрепятственно. Сокращения еще оставались
толчкообразными, сохранялся сильный страх перед непроиз-
вольным откидыванием головы назад, то есть перед позицией
самоотречения. Прошло еще немного времени до тех пор, пока
пациент сменил сопротивление на мягкие гармоничные дви-
жения. Теперь было покончено и с остатком нарушений, ко-
торый прежде не проявлялся с такой отчетливостью. Жесткая,
напоминавшая удары форма сокращений сопутствовала пси-
хической позиции, которая формулировалась следующим об-
разом: <Мужчина жесток и неуступчив, всякая готовность от-
248
даться - женское свойство>. Вслед за осознанием ошибочности
этой позиции ликвидировался и уходивший корнями в детство
конфликт с отцом. С одной стороны, больной чувствовал, что
отец защищает его и обеспечивает ему безопасность. При любой
сколь угодно трудной ситуации он имел возможность <отступ-
ления> в родительский дом. Но одновременно он стремился
к самостоятельности и независимости от отца, ощущая свою
потребность в защите как нечто женственное и желая избавиться
от нее.
Так друг другу противостояли стремление к самостоятель-
ности и пассивно-феминистическая потребность в защите. Оба
проявлялись в форме рефлекса оргазма. Разрешение психичес-
кого конфликта последовало одновременно с устранением жест-
кой, подобной удару, формы рефлекса и его <разоблачения>
как отпора мягкому отдающемуся движению. Когда пациент
сам пережил в рефлексе самоотречение, его охватило сильное
замешательство. <Я никогда бы не подумал, - сказал он, -
что мужчина может отдаваться. Я всегда считал такое действие
признаком женской сексуальности>. Следовательно, его соб-
ственная женственность, которой он давал отпор, была связана
с естественной формой оргастическою самоотречения, из-за
чего это последнее и нарушалось. Интересно, как в психической
структуре больного отражалась и закреплялась двойная обще-
ственная мораль. В официальных общественных воззрениях
<отдаваться> - эмоциональная характеристика женщины, а быть
<неуступчиво жестким> - мужчины. Общественная идеология не
в силах представить себе самостоятельного человека отдаю-
щимся, а отдающегося человека - самостоятельным. Подобно
тому, как женщины в соответствии с этим отождествлением
хотят протестовать против своей женственности и быть му-
жественными, так и мужчины защищаются от своего естест-
венного сексуального ритма из страха показаться женственными.
Отсюда и черпает свое мнимое оправдание различный подход
к сексуальной жизни мужчины и женщины.
В последующие месяцы произошло совершенствование каж-
дой черты характера пациента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131